Товарищ Многочлен, вечно живая лысина Ильича, внебрачный сын Кобзона и еврейская свадьба в лучших эвенкийских традициях
Зинаида ВИЛЬКОРИЦКАЯ
В одном очень престижном городе очень престижной советской республики был очень престижный Дворец бракосочетаний. Попасть туда для создания советской семьи светило только по блату заоблачной высоты.
Папа жениха трудился не лишь бы кем, а директором автомастерской. Нужные связи нашел, своих молодят пристроил. При записи на регистрацию была получена открытка. Будущих членов ячейки общества приглашали на инструктаж по поводу предстоящего мероприятия. Состав приглашенных предельно ясен:
- Жених (один).
- Невеста (одна).
- Родители со стороны жениха (два).
- Родители со стороны невесты (два).
- Свидетель жениха (один).
- Свидетельница невесты (одна).
В кабинете с табличкой «Зав. отдела по организации культурного досуга» восседала Чистоклетова Вероника Эдуардовна – личность невероятно активная и ответственная. Член КПСС, член ДОСААФ СССР, почетный член Добровольной Народной Дружины, авторитетный член Всесоюзного общества филателистов, главный член общества охраны природы, заместитель председателя городского Клуба Интернациональной Дружбы, член Общества Охраны памятников истории и культуры, член Всесоюзного добровольного общества любителей книги, член жилищного кооператива – и просто женщина, омраченная одиночеством.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Преступные думы о прелестях личной жизни товарищ Чистоклетова успешно заглушала бурной общественной деятельностью, за что имела подпольную кличку Многочлен.
Хозяйка кабинета восседала в массивном кресле, оббитом коричневым дерматином. Подняла глаза от кипы бумаг и, не имея привычки здороваться, приступила к делу.
– По списку вас должно быть восемь человек. Я вижу только пять. Делаю перекличку. Кто из вас жених? – суровый тон Вероники Эдуардовны сулил массовую казнь.
– Он из нас жених. Ефим Соловейчик. А я из нас невеста! – Фира по достоинству оценила речевые обороты и отвечала в том же духе.
– Я из нас – папа жениха… – безмятежно улыбающийся Соловейчик-старший еще не сообразил, что с Вероникой Эдуардовной шутки плохи.
– С вами всё ясно! – товарищ Многочлен могла бы расстрелять всех сразу, но передумала. – Почему не явились в полном составе? Именно сегодня мама жениха отмечается в очереди на мягкий уголок для молодоженов? Если она уйдет, ее не признают, и очередь пропадет? Папа невесты в командировке по добыванию ковра? Вместо него пришла бабушка? Вы недисциплинированно начинаете семейную жизнь. Ни одной мамы. Папа всего один. Свидетель тоже один. Свидетельница не явилась. Как же так? Это серьезнейшее событие. Мы обязаны провести его в лучших народных традициях, как у нас принято!
Никто не возражал. Все уважительно внимали. Вероника Эдуардовна раскрыла папку с надписью «Соловейчики».
– Я предлагаю вам великолепные варианты народных гуляний, которые сделают ваше семейное торжество незабываемым! Наши советские празднества славятся во всем мире! У нас всё задушевно, нас все страны любят, капиталисты нас боятся. Понимают, что им до нас, как до Луны, не дотянуться! – в этом месте хозяйка кабинета постаралась изобразить улыбку. – Начнем с прибытия. Из двух вариантов вы должны выбрать один, а я поставлю галочку. Первый вариант. Жених с невестой едут в бричке с двумя лошадьми. Свидетель будет кучером. Свидетельница рядом с ним. За молодыми и свидетелями – телега с фольклорным хором в длинных сарафанах, кокошниках и гармонист. Чуть не забыла. Родители молодоженов поедут сзади на тачке…
– Тачка какой марки? «Волга»? Неужели «Чайка»? – воодушевился папа, зав. автобазы.
– Это же наши традиции! Вы слишком далеки от народа! Какая может быть марка у народной тачки, состоящей из двух колес, деревянного корыта и оглобли, прицепленной к телеге с поющим хором? Вы почувствуете себя героями фильма! У всех у вас останутся незабываемые впечатления на всю жизнь! – товарищ Чистоклетова зарделась партийным румянцем. – Правда, здорово? Как в кино!
– А… какой второй вариант? – не разделяя упоения Вероники Эдуардовны, рискнула узнать бабушка невесты.
– Второй вариант еще увлекательнее! Жених переоденется доктором и прикатит к дому невесты на «скорой». С ним – свидетели в белых халатах…
– А невеста? – встревожилась бабушка.
– Ее вынесут на носилках под простыней.
– Я не хочу лежать на носилках! – запротестовала Фира. – Я помну платье и прическу! Моя мама переплатила бешеные деньги за гэдээровскую фату не для того, чтобы под постельным бельем прятать!
«Фирка, сейчас нас расстреляют. Досрочно!» – Фима с трудом сдерживал смех.
– Не отнимайте у меня время. Вас много, а я одна. Жених и невеста, прекратите хихикать, иначе выставлю за дверь! – пригрозила хозяйка кабинета. – Как мы договариваемся: сажа ваша или наша? Что вы на меня так уставились? Отвечайте по существу вопроса!
– Зачем… сажа? – поскольку все остальные немножко онемели, вопрос задал свидетель Вова.
– Что значит «зачем»? Я организатор вашей свадьбы! Отвечаю за культурную программу, тесно связанную с традициями! Я выбрала самые интересные и старинные! Составила сценарий! Будет весело! Самое смешное начнется в полночь. Когда ваши гости упадут лицами в салат…
– Можно спросить? – перебила бабушка. – Почему наши гости должны куда-то падать? Это неприлично и неэтично…
– Вы же не будете скупиться на спиртное? Когда ваши гости с перепою упадут лицами в салат, их вымажут сажей. Пишите в свой список сажу. Записали? Можно взять коробку грима, но сажа – народнее! Она также пригодится при гуляниях. Сейчас поймете, в каком месте. Самого высокого вашего гостя нарядим невестой, вместо фаты нацепим ему на голову кухонную занавеску, ночную рубашку вместо платья, сажу – на брови, свеклу на щеки и губы. Это очень смешно. Все будут в восторге. Самую низенькую и толстую женщину переоденем женихом. Штаны, галстук, шляпа. Сажей нарисуем усы, бороду, бакенбарды… Вот для чего нужна сажа!
– Мы не можем согласиться на эти ужасы… – занервничала бабушка-камикадзе. – У нас есть свой жених и своя невеста. У них чудесные свадебные костюмы…
Щекотать нервы товарища Чистоклетовой – всё равно, что в половине второго ночи проверять, хорошо ли работает дрель. Папа жениха хотел предостеречь бабушку невесты от подобных вопросов, но та была не лыком шита и все-таки умудрилась свести инструктаж-монолог к подобию диалога.
– Про ряженых слыхали? – понимая, что терять клиентов неразумно, товарищ Чистоклетова снизошла до объяснений. – Птичий пух и перья тоже нужны. Лучше куриные. Можно индюшиные.
– Сколько? Чтобы хватило на подушку или на перину? – окончательно осмелела бабушка.
– Количество зависит от габаритов ряженых. Их присыплют пером и пухом, повезут к ближайшему водоему…
– Топить или умываться? – уточнил свидетель Вова.
– Там сообразите! На месте! – благосклонно кивнула Вероника Эдуардовна. – На второй день свадьбы у нас цыганщина. Переодетые в цыган украдут невесту. Не насовсем, конечно… Кому она нужна? Украсть как бы за выкуп. Жених со свидетелем, вы обязаны запастись самогоном: чем сильнее любовь к невесте, тем больше бутыль.
– Рижский бальзам подойдет? – папа жениха решил щегольнуть возможностями, но получил резкий отпор.
– Мы не признаем чужие компоты. Только наше народное! – товарищ Чистоклетова закаменела лицом. Она всего лишь на чуть-чуть показала свои неограниченные способности. Чего еще начудит, можно только догадываться.
– Чьё народное она имеет в виду? – шепнула Фирина бабушка Фиминому папе. – Советское народное – не совсем наше…
Громкий бабушкин шепот дошел до ушей всех присутствующих. Даже у бюста вечно живого Ильича заблестела вечно живая лысина. В кабинете зав. по культурному досугу повисла неловкая длинная пауза. Нарушить тишину Соловейчики и К* не решались. Это сделала товарищ Чистоклетова. Лично.
– Вы против наших советских традиций… на нашей исторической основе? – зав по культ-досугу нахмурила густые брови. – Это же так красиво! Не выпендривайтесь. Всё сделаем, как положено по протоколу! Решайте, где ставить вам галочку!
Боже ж ты мой… Какая подача мысли! Подтекст гласил: «Если откажетесь от услуг организатора свадеб, о бракосочетании в нашем престижнейшем дворце можете забыть». Многочлен кинула выразительный взор на циферблат своих командирских часов. Время пошлО.
Если частный врач не желает упустить прибыльного больного, стоит заплатить за то, что «вроде было», а на самом деле – не было. Какими приличными словами это оформить? Оборотистый Соловейчик-старший совершил мозговой штурм, вследствие которого за считанные секунды образовалось дипломатичное предложение.
– Вероника Эдуардовна, ставьте нам галочку, где хотите, а мы оплатим ваше драгоценное внимание, потраченное на нас. У нас… это вот… есть свои эти… как их… обычаи!
– Какие обычаи? – встрепенулась хозяйка кабинета.
– Э… э… ев… – на папу жениха напала икота, глаза сузились и пошли синус-на-косинус.
– Так вы эвенки! – просияла Вероника Эдуардовна. – Мы уважаем народы севера! Нам, конечно же, сложновато сделать по-вашему… Мне придется кое-куда позвонить… Вместо лошадей заказать оленей вряд ли удастся…
– Не утруждайте себя! Не тратьте силы! Мы сами обо всем позаботимся! – заверил Соловейчик-старший.
– Вам виднее, как делать по-вашему! Я обязательно приду. Законспектирую самые экзотические моменты. Ежели еще какие-нибудь эвенки надумают у нас бракосочетаться, мы всегда сможем их обкультурить.
Обычно организатор свадеб неохотно отступала от методичек, однако в данном случае проявила гибкость.
– Приходите-приходите! Будем очень рады! – пригласил свидетель Вова, кислая мина которого не соответствовала торжественности момента.
***
Ну вот. Имеем счастье выбраться живыми, за мзду избавились от сажи и хора в кокошнике… Фира и Фима, еще с детского сада решившие пожениться, были близки к цели.
Чем можно затмить кокошники? Еврейским ансамблем. Таким, чтобы стены пошли в пляс! Увы, евреи по паспорту так увлеклись строительством коммунизма, что позабыли о еврейской душе. Родители жениха и невесты выросли в советской стране, знали язык и традиции предков на уровне «абиселе» (немножко), зато безукоризненно владели великим и могучим, отмечали День Великой октябрьской революции и прочую официозную хрень, которая в середине 70-х безмерно почиталась.
Советская власть умело потопталась на многом, в том числе и на еврейских традициях.
Выручили бабушки. В один голос сказали:
«Нам нужен Яшка Шабатенко! Он побочный сын Йоси Кобзона, у него большие связи!».
Яшка имел к Кобзону такое же отношение, как обертка от шоколада «Аленка» к Моне Лизе. Кто из бесконечной череды хахалей Яшкин папаша, не имела понятия даже Яшкина мать. Во всех документах в графе «отец» красовался прочерк. Когда лет эдак после четырнадцати-пятнадцати у сына прорезался приятный чистый баритон, ветреная и любвеобильная Райка Шабатенко додумалась объявить Яшу побочным отпрыском Иосифа Кобзона. Единственным «доказательством» служила поздравительная открытка с новогодней елочкой и чьим-то размашистым росчерком. На самом деле Райка видела Кобзона только по телевизору, зато училась в техникуме, при котором был хор. Не имея ни слуха, ни голоса, Райка получала свою хлипкую четверку за перелистывание нот концертмейстеру. А открытка, кем-то забытая, валялась на крышке рояля. Очень близкая связь с Кобзоном, не правда ли?
В 16 лет Яшка получил паспорт. С намеком на знаменитого «папашу» в третьей графе вместо прочерка появилось отчество Иосифович, а чтобы Яшка не маялся пятой графой, национальность написали – русский.
Из Якова Иосифовича Шабатенко получился талантливый шалопай, умеющий гениально выкручиваться и так же гениально прогорать. Если кому-то что-то было нужно, обращались к «сыну Кобзона».
Чем он только не занимался. Параллельно с учебой в музучилище разъезжал по деревням и клепал большие цветные портреты из маленьких черно-белых фотокарточек. Готовая продукция, раскрашенная в салатно-розовые тона, мало походила на оригинал, но пользовалась бешеным успехом, пока известная скандалистка Любка Пятихатка не закатила истерику. На полученном и оплаченном кровными деньгами портрете вместо красавицы Любки фигурировал толстый усатый мужик. Шуму было-о-о…
Пришлось Яшке завязать с портретами, похожими на торты, и приступить к могильно-похоронной деятельности. Однако и тут ему испортили удовольствие. Надо же Яшкиной бригаде установить дорогущий гранитный памятник не на той могиле, за которую деньги уже получены, а на другой. Да еще не на том кладбище!
Когда путь в ритуальную золотую жилу закрылся, Яшка задействовал гены легендарного «папаши». Это благополучно совпало с окончанием музыкального училища. Дипломированный молодой специалист вел уроки пения в школе, руководил вокальной группой обувной фабрики, хором ветеранов Дома Культуры строителей и ансамблем балалаечников завода шарикоподшипников.
– Яков Иосифович, на нашем еврейском носу – свадьба… – сказал Соловейчик-папа. – Мы в вас верим.
– Намек понял! – ответил Яшка. – Когда брачуемся?
– Через три недели.
– Сделаем в лучшем виде!
В Яшкиной голове зашевелился очередной великий замысел. Где взять еврейский вокально-инструментальный коллектив – да такой, чтобы все рты разинули? Вы ж понимаете… Почти вся советская эстрада создавалась «лицами еврейской национальности», но это афишировать – непатриотично.
Эпоха развитого социализма любила, чтобы всё у всех было одинаково. Выделяться считалось дурным тоном, а разлагать советских людей западом – таким непотребством, что и подумать страшно.
Комитеты комсомола получали инструкции, что можно, что нельзя, что нельзя категорически, поэтому репертуар у всех ресторанно-свадебных ВИА был под копирку: «Обручальное кольцо», «Родительский дом», «Не надо печалиться», «Свадьба», «Ах, Одесса, жемчужина у моря» и «Мы желаем счастья вам». В арсенале у «сына Кобзона» тоже не водилось ничего похожего на что-либо еврейское, кроме «Друзья, купите папиросы» и «Семь-сорок».
Прославленный интернационализм советской культуры не допускал в свои братские объятия ничего еврейского, но скоростные маневры и огромная мотивация творят чудеса. Если где-то чего-то нет, его надо сотворить.
Яшка – русский по паспорту и Кобзон по батюшке – пошел к деду Зелику (да уж, глубоко зарыты корни).
Зелик Семенович (он же Соломонович) Шабатенко идею одобрил.
– Спасибо за поддержку! – обрадованный Яшка с надеждой посмотрел на деда. – Как назовем ансамбль? Придумай что-то яркое и короткое.
– Материться нельзя? – подмигнул дед Зелик.
– Можно. Только не нужно. Масштаб почти государственной важности! Выручай.
Старик призадумался. Внук никогда не видел у него такого мечтательного выражения лица.
– Штибеле!
– Слово цензурное? Что означает? – Яшка, наученный богатым жизненным опытом, опасался подвоха.
– Штибеле – домик. Лучшее слово на свете. Музыкальные инструменты есть? – похоже, дед рассчитывал командовать парадом.
– Обижаешь. Инструменты – что надо. Позаимствованы в местном ПТУ. Согласно акту инвентаризации честно списаны в утиль.
– Молодцы. Музыканты у тебя всегда водятся. В крайнем случае надёргаешь из трубачей и балалаечников. А петь что будете? «Ой, мороз, мороз»? Таки пора, Яша, возвращаться к корням. Гиб мир абиселе мазл, гиб мир абиселе глик. Что я сказал, понимаешь? Не понимаешь… Тогда не спорь с авторитетами. Чтоб через полчаса твои орлы были у меня с ручками и тетрадками!
В состав «Штибеле» охотно вошли ребята заводные и музыкально образованные. Все, кроме чернявого Яшки, высокие светлоглазые блондины. Скрипач Шурик Альтман (еврей по папе и армянин по маме), аккордеонист Сосик Аронашвили (истинный еврей грузинского разлива), барабанщик Гриша Карасев (еврей по маме, русский по папе, татарин по бабушке), клавишник Марик Винокур (еврей со всех сторон в нескольких поколениях) и саксофонист Миша Романенко (еврей по маме, украинец по папе, молдаванин по дедушке, поляк по бабушке – как это получилось, знает только паспортистка, написавшая в паспорте «русский»). Яшка Шаботенко (тоже русский по паспорту) играл на гитаре, солировал в вокале и управлял всей этой заварухой.
Убедительно размахивая руками, Зелик Соломонович напевал еврейские мелодии и диктовал слова на идиш. Записали их, понятное дело, русскими буквами.
– Слова наизусть можете не зубрить, с пюпитров подсмотрите. Произношение я вам поставлю… Аранжировка – ваша… В плане внешнего антуража вы таки немножко подкачали. У вас даже генацвале Сосик – и тот не брюнет. Вам не помешало бы лицо, максимально запоминающееся и предельно симпатичное в еврейском смысле. А тренироваться где будете? Вы же не ограничитесь одной этой свадьбой? Если на кое-какие связи нажать да про кобзоновское «родство» намекнуть, с вашим потенциалом можно к филармонии пристроиться… Или до гастролей допрыгаться… – по дотошности старик превзошел самого себя.
Пожалуй, впервые в жизни Яшка ничего не запорол. О дальнейших репетициях в красном уголке Дома Культуры строителей договорился с тамошним сторожем за два килограмма сухой колбасы и трехлитровую банку самогона.
«Тренировались» под плакатом «Пятилетку – за четыре года!» и бдительными взорами светочей марксизма-ленинизма. Висевшая на стенке приемочная комиссия – Карл, Фридрих, Ильич – не усмотрела в репертуаре «Штибеле» ничего предосудительного – и спасибо ей на этом.
***
Когда фотографировались для афиши, в кадр внедрился известный сорвиголова, жуткий проныра и махровый антисемит Колька Пятихатка. Будучи в сильном подпитии, стал подпевать-пританцовывать. Заявил: «Ё-моё! Или вы меня в свою шайку берете, или я на вас стукну. Могу и свет вырубить. Во сколько у вас завтра спевка? Приду!».
Колька слов на ветер не бросал. Заложит, как пить дать. Отделаться от него даже не пытались: у «Штибеле» наконец появился еврей по внешности. Смуглый, кучерявый, горбоносый, кареглазый Пятихатка (ни разу не еврей) по колоритности классического еврейского образа перещеголял всех участников ансамбля, вместе взятых. Находка! Колькина физиономия стала визитной карточкой ансамбля.
– Зачем нам этот козел нужен? – вскипел праведным гневом татарин по бабушке. – Я его со школы знаю, как облупленного!
– Думаешь, я его не знаю? – развеселился Яшка. – Мне по жизни постоянно встречаются козлы, бараны и гуси. Колька не исключение. Этот поц везде по головам прётся, со всеми лается и свое псевдо-еврейство для мелких провокаций использует. Орет: «Ё-моё! Нам, явррэям, негоже по очередям толпиться! Нам больше положено! Я точно знаю, потому как сам явррэй, ё-моё!».
– Тогда чему ты радуешься? Он же наших подставляет! Дурные слухи распускает. На прошлой неделе этот «никаким боком не еврей» возле гастронома ошивался. Распускал слухи, что жиды скупили все запасы сливочного масла во всей советской стране. Теперь советские дети едят хлеб с маргарином, а «яврэйские» обжираются булочками с маслом, колбасой и пирожными! Его любимое занятие – хаять евреев, где надо и не надо! Доверчивые обыватели поддерживают, возмущаются, а Колька ручки потирает. Ехидничает: «Это мой вклад в борьбу с избранным народом. Я так развлекаюсь!». Понимаешь? Развлекается он. Пакостник из пакостников. Нахал из нахалов. Мы его повадки всей округой изучили. И родословную. У этих Пятихаток из евреев – только собака с глазами еврейскими. Да и та сдохла, потому что они ее кормить забывали. Потом, как водится, шум подняли: «Это злые явррэи бедную собачку отравили!». Чего он к нам в ансамбль прискакал, если нас на дух не переносит?
– Гриша, не пори горячку, – не унывал «сын Кобзона». – Я о Кольке справки навел. Мы его на пользу приспособим. Получаем классного вокалиста, электрика, осветителя и вышибалу. Видал его кулаки? Как кувалды! Любого антисемита угомонит.
– Да он сам антисемит!
– Ничего. Это временно! – обнадежил Яшка. – Колюня со своей шоблой красиво разберется. Если ему что-то нравится, не остановишь. Спорим, он нас любит, сам того не осознавая? Некоторые из наших боятся пятой графы, как огня, а Колька сам к этой пятой графе тянется! У него комплекс противоречия между внешним обликом и внутренним содержанием, но раз уже мальчик забежал в наш огород, мы его обработаем в правильном направлении. Дед Зелик его танцевать по-еврейски научит, да и нас заодно…
Если бы Кольки Пятихатки не существовало, его стоило выдумать. В детстве он вел дворовой образ жизни: носился по стройкам, лазил по деревьям, нырял в лиственные кучи, прыгал с гаражных крыш, гонял на велике и не заморачивался, что мама рассердится за порванные штаны. У Кольки не было мамы. Она, мастер-штукатур, во время работы выпала с пятого этажа, когда Кольке было три года. Отец безбожно пил и дрался. Трезвым его увидели только в гробу. К тому времени мальчишке было семь. С тех пор его воспитывала мачеха.
Воспитатель из тетки Любки – так себе: «Ты это уже пробовал, ты это уже провалил, там тебя уже знают, туда ты не годишься. Только и умеешь песни петь. Ими сыт не будешь. Где поют, там и пьют: пойдешь в папашу-алкаша – под забором сгинешь».
Единственной отдушиной в Колькиной незадачливой жизни оказалась служба в армии. Там, где всем было плохо, Кольке – самое то. Распевая на плацу строевые песни, он чуть не попал в ансамбль песни и пляски, но не прошел из-за неславянской внешности. Армейские певуны-плясуны подбирались одинаковыми, как горошины в стручке. Парадоксальный случай: при подходящей пятой графе Колькина рожа в этот горох не вписалась.
Кто виноват? Евреи. Это они подстроили, что Пятихатка похож на тысячу иудеев сразу. И каково несчастному антисемиту ежедневно видеть собственную ненавистную еврейскую морду в своем зеркале? Оказывается, бывает и такое.
Куда податься и к кому? После армии Николай жил мечтой попасть в ансамбль – еврейский, цыганский, эвенкийский… В любой!
***
Чтобы Пятихатка не портил имидж «Штибеле» своими выходками, парня пришвартовали к деду Зелику. Старик обладал талантом договариваться, грех его не использовать.
– Колюня, дитя мое, ты так сильно хочешь быть в нашей шкуре? Ты её получишь. Мы из тебя заправского аида сделаем. Колюня, дитя мое. Ты не должен говорить «ё-моё», ты должен говорить «ой-вэй». И больше не говори «тю». Почему? Сообрази сам. Колюня, дитя мое, ты понимаешь, что пришло время завязывать с пьянками? Ты же хороший мальчик, зачем тебе тащить в рот всякую гадость? У тебя необыкновенной красоты тенор и абсолютный музыкальный слух. Такой дар природы нельзя сжигать горючим. А еще ты танцуешь – загляденье. Я тебя чуть-чуть подучу…
Когда в твоей жизни не густо с душевным теплом, ценишь даже малые крохи. В этом плане Зелик и Колька идеально совпали и привязались друг к другу.
Без курьезов не обошлось. На последней репетиции в красный уголок влетела тетка Любка Пятихатка и завопила: «Что вы сделали с моим Колей?! Что вы сделали с моим Колей?! Что вы сделали с моим Колей?!»
Памятуя про случай с портретом, «сын Кобзона» спрятался за штору.
Шурик, Сосик, Гриша, Миша и Марик хранили гробовое молчание.
– Где ваш главный начальник Яков Иосифович? Куда он исчез? Мне он срочно нужен! Ага. Нашла! Вон же евойные туфельки стоят! – Любка нырнула за штору, обхватила Яшку обеими руками и вытащила наружу.
«Сейчас она меня убьет!» – подумал «главный начальник» и приготовился к неизбежному.
– Дай я тебя поцелую! – на глазах у «Штибеле» Любка восторженно душила Яшку в своих объятиях. – Ты вытащил моего оболтуса в приличные люди! Мне все соседки завидуют! Я тебе и твоим пацанам ведро узвара и тазик пирожков на мотоцикле привезла! Кушайте на здоровье! Колька, заноси!
Это страшно восхитило татарина по бабушке.
***
– Когда же свадьба?
– Послезавтра. Завтра нельзя, 1-е мая – всё закрыто.
(Ильф и Петров)
Отмечали в банкетном зале ресторана при том же престижном Дворце, где бракочетались. Родители жениха и невесты влезли в долги, но честь марки удержали. Счастливые молодожены светились любовью. Если бы свадьба проходила в захудалом шалаше, на их чувства это не повлияло бы.
Рождение новой семьи – идеальный повод для встречи многочисленной родни, близкой и дальней. Каждый прибывший требует особо уважительного отношения, поэтому каждому гостю сообщают интимным шепотом: «Сейчас посадим вас на самое почетное место! Чтобы не обижать других, спец-таблички не будет. Но вы же знаете, что именно ваше место – самое-самое!» Сослуживцам родителей жениха и невесты, друзьям родителей жениха и невесты, соседям, одноклассникам, однокурсникам жениха и невесты озвучивали ту же тираду. Каждый гость чувствовал себя самым почетным и уважаемым. Даже тот, кто понятия не имел о степени родства и никогда ранее не видел ни молодых, ни их родителей.
Молодежный профессиональный ВИА на свадьбе – круть. Еврейский ВИА на еврейской свадьбе – круть заоблачных масштабов. Светомузыку Колька сделал из цветного стекла, позаимствованного у железнодорожных семафоров и пешеходных светофоров.
Погуляли хорошо. Сын Кобзона вёл вечер. Шурик, Сосик, Гриша, Миша и Марик были в ударе, но главный еврей получился из Кольки: он пел, танцевал, играл на губной гармошке и складировал комплименты.
– Какой милый еврейский мальчик. Совсем немножечко шлимазл в хорошем смысле слова! – всплакнула Фирина бабушка и попросила у Кольки автограф.
– Столько задушевности в нашем родном! – обрыдалась тетушка Элла (откуда ей знать, что лет эдак через пятнадцать-двадцать вся ее еврейская мишпуха улетит в Страну Обетованную. Зачем? Ну… Чтобы ходить в «русские» рестораны и ностальгировать под песни типа «Я поднимаю свой бокал», «Все вы, бабы, стервы» и «Ах, какая женщина»).
Когда Яшка Шабатенко запел «Аидише мейделе», на глазах у растроганных гостей выступили слезы.
Если всё хорошо… Хоть что-то должно быть плохо? Ну, например, визит товарища Чистоклетовой в качестве гостьи, у которой на лице прописано: «Вы умные, но я умнее. Моя должность – моя неделимая часть! Моё недремлющее око вникало, вникает и будет вникать во всё, во что только можно вникнуть! И что же вы тут накуролесили?»
Азохен вэй. Имеем цурес на тухес! В честь появления контролера по качеству народных традиций родители молодоженов приняли прискорбные позы. Бабушки молодоженов заботливо подсчитывали пульс и угощали друг друга валерьянкой. Ансамбль «Штибеле» на всякий случай запел попурри из любовного песенного эпоса всех времен и народов. Спасаясь от инспекции Многочлена, Яшка Шабатенко готов был спеть даже «Интернационал», но от исполнения гимна Яшку отговорил Колька: «Тю, перестраховщик! Ой-вэй, пошли они нах, ё-моё!» Всё, чему учили, выдал наоборот, но как!
– И где же ваши олени? – вредничала визитерша.
– Они… они были! Их рога мы украсили куклами, шариками, лентами… Потом поехали возлагать букеты ко всем четырем памятникам нашего вечно живого вождя… И отправили оленей домой. Им в нашем климате слишком жарко… – промямлил свидетель Вова (молодец, нашел, что придумать).
– А где жених и невеста? Танцуют? Пусть подойдут сюда.
Фима и Фира не могли себе позволить роскошь воротить носы от столь важной гостьи. Пришлось подойти.
– У вас ничего патриотического не будет? Абсолютно ничего? – засомневалась товарищ Чистоклетова. – Когда я была пионервожатой, мы ели салат «Пионер – всем пример»…
– Могу предложить вам салат «Любовь, комсомол и весна»! – не растерялся Фима. Не зря он был бессменным капитаном команды КВН.
– Звучит заманчиво… – смягчилась товарищ Чистоклетова. – А что в составе?
– В составе – красный перец, красные помидоры, красная редиска, зеленый лук…
– Это интересно… Я хочу записать всё ваше меню! Огласить можете?
Названия блюд придумывались на ходу – по принципу «что с языка слетит».
– Запеканка «Сердце большевика»!
– Шашлыки «Дружба народов!»
– Картофель, фаршированный домашней колбасой имени Тараса Бульбы!
– Бутерброды «Интернациональные»!
– Форшмак «Эвенкийский»!
– Паштет «Смерть капиталистам»!
– Молодцы. У вас даже слишком патриотично! – одобрила Вероника Эдуардовна. – И оформление зала торжественное… В красных революционных тонах… Я бы не отказалась блеснуть профессионализмом и провести для вас несколько интересных народных конкурсов. Они будут моим свадебным подарком!
Товарищ Чистоклетова совсем не умела отдыхать. Если ее срочно не отвлечь, свадьбе – ханА.
Молодожены немножко скисли, но выкрутились. Сначала осенило Фиму.
– Вероника Эдуардовна, не утруждайтесь, отдыхайте. Вы наша гостья! Подождёте минутку? Мы хотим познакомить вас с нашим родственником. У него патриотическое имя Ренас, сокращенное от «РЕволюция, НАука, Союз». Он от вас без ума. Сражен наповал. Сейчас мы его отыщем, он очень стесняется.
Фима отвел Фиру в сторону и нежно проворковал:
– Солнце мое, вся надежда – на твоего прибалтийского дядюшку Ренаса. Пусть отвлекает Многочлена!
– Думаешь, поможет? Он редкостный болтун и ей по плечо. Она его прихлопнет, как муху…
– Другого кавалера у нас для нее нет! – настаивал Фима. – Дядюшка Ренас – очень ответственный: что-либо поручи – начинает действовать и фиг остановишь.
Товарищ Чистоклетова имела несметное число грамот и премий за доблестный труд на благо советской Родины, но количеством поклонников похвастаться не могла. У нее их не было. Ни одного. Мужчины боялись даже глянуть в ее сторону, но нашелся тот, кто не оробел и оценил.
Закоренелому холостяку Ренасу Казлаускасу безумно нравились высокие дородные барышни, но они его не замечали. На барышень других конфигураций он смотреть не хотел. Категорически. Живая монументальная статуя вызвала повышенное сердцебиение у бравого Ромео. Шикарный шанс заполучить мечту!
– Мое почтение прекрасной незнакомке! – «РЕволюция, НАука, Союз» с восторженным энтузиазмом выхватил у Фиры свадебный букет и с поклоном преподнес товарищу Чистоклетовой лично от себя. – Дорогая Вероника, вы танцуете? Осчастливьте меня! Позвольте быть вашим партнером на весь этот вечер!
Вероника Эдуардовна цвела и пахла «Красной Москвой». Ростом кавалер низковат, зато высокого полета! Молодцеватый, с галантными манерами, еще и заграничный! Чем Прибалтика не заграница?
Рука судьбы сделала несколько пассов, ткнула перстом, поколдовала-похимичила, пошепталась с амурами-купидонами…
Два недогретых любовью одиночества на полном серьёзе влюбились друг в друга с первой минуты знакомства.
Ай-да дядюшка Ренас! Спас от безысходности товарища Чистоклетову, заодно и себя, а также нервную систему молодоженов и их родителей.
Благодаря прибалтийскому дядюшке молодым не пришлось:
а) пить рассол из бадьи, на дне которой лежал символический ключ от семейного счастья;
б) исполнять танец маленьких лебедей;
в) рубить топором солидную деревянную чурку для согревания домашнего очага.
Позабыв о конкурсах и не особо вникая в эвенкийские народные тонкости, Вероника Эдуардовна не сводила глаз с двух объектов: Ренаса Казлаускаса и огромного двухэтажного свадебного торта с белоснежными лебедями из безе и ядовито-малиновыми розочками из масляного крема. Рядом с кондитерским шедевром лежал нож.
– Какой восхитительный торт… Его когда-нибудь разрежут? – товарищ Чистоклетова окончательно и бесповоротно превратилась в женщину, умеющую кокетничать. – Хочется попробовать хоть один кусочек…
– Зачем ждать? – находчивый кавалер схватил нож и одним махом отчекрыжил два здоровенных куска – себе и даме.
После каждого танца сладкая парочка наведывалась к торту и активно проверяла его вкусовые качества. Через пару-тройку часов от десерта остались два сахарных лебедя и трогательные воспоминания обо всем остальном.
Такой огромный торт вдвоем осилили? Долго ли умеючи! Больше никому он и не достался. Его не попробовали даже молодожены. Всем было не до торта: музыканты из «Штибеле» так завели зал – народ плясал-подпевал, ничего вокруг не замечал.
Перед тем, как гости стали расходиться, на сцену выскочил дядюшка Ренас и поделился сокровенным.
– Завидуйте молча. Я самый счастливый человек в мире! Прекрасная Вероника сказала мне «Да!». Она согласилась принять мою руку и мое сердце! На следующей неделе мы подаем заявление в ЗАГС!
Длинноты ораторского таланта Ренаса могли тянуться часами. Как оттащить влюбленного от микрофона? А никак. Самое безошибочное – налететь с поздравлениями, прокричать «Мы рады, что вы рады!» и вручить дядюшке с будущей тетушкой недоеденных ими лебедей из безе (от шедеврального торта).
Успешно отбрачеванное семейство Соловейчиков стало жить-поживать и добра наживать. Чистоклетова Вероника Эдуардовна в скором времени в возрасте 45 лет вступила в законный брак. На свадьбе присутствовали соратники Вероники Эдуардовны по членству в КПСС, члены общества охраны природы, председатель городского Клуба Интернациональной Дружбы, члены Всесоюзного общества филателистов, члены Добровольной Народной Дружины, ДОСААФ СССР, Общества Охраны памятников истории и культуры, члены Всесоюзного добровольного общества любителей книги, члены жилищного кооператива.
Напрашивались на приглашения завистницы из хора в кокошниках, но получили отказ. Музыкальное оформление хотели поручить ансамблю «Штибеле», однако шустрые ребята уже пристроились к областной филармонии и – как предсказывал дед Зелик – допрыгались до гастролей.
Налаживать мосты дружбы с малыми народами севера – заветное призвание советской молодежи. Начали со столицы еврейской автономии – Биробиджана (в переводе с эвенкийского – «стойбище на реке»). Первым их встретил памятник вечно живому Ильичу. Положив руку в карман, шестиметровый вождь мирового пролетариата пристально вглядывался в волны Биры.
Здесь, как и повсюду, рука КПCC крепко держала за горло всеобщее национальное самосознание и строго контролировала допустимое и недопустимое. Об этом свидетельствовали партийные еженедельники «Голос Биробиджана» и «Биробиджанер Штерн». Их привезли в качестве сувениров. Хотели порадовать железное сердце товарища Чистоклетовой, но опоздали. Распрощавшись со своей бурной общественной деятельностью, Вероника Эдуардовна Казлаускас так же бурно отдалась прелестям семейной жизни. Особенно прекрасной Веронике удается «эвенкийский» форшмак.
