Казимир Великий, красавица Эстерка и возникновение обычая
Яков ШЕХТЕР
– Шановне панство! Династия Пястов обязана короной нам и только нам. Поэтому именно мы должны оборвать позор, который навлекает на Краков и Польшу король Казимир.
Вино в золотых кубках было чернее темноты за окнами. Ненастный сентябрь бил по стеклам холодным дождем, яростно припечатывая к стенам дворца багряные листья. В небольшой комнате поленья так жарко пылали в камине, что слугам пришлось поставить два шелковых экрана.
За столом, покрытой вишневой бархатной скатертью, удобно опершись на высокие резные спинки стульев, расположились четверо. Старик с брыластым лицом, изрезанным глубокими морщинами, восседал во главе. Говорил он степенно, то ли потому, что обдумывал и взвешивал каждую фразу, то ли потому, что из-за возраста слова давались ему с трудом. Двое мужчин средних лет и один совсем еще юноша внимательно слушали его медленную речь.
Представители главных аристократических родов малопольского можновладства решали судьбу страны. Для панов краковских король был не самодержавным владыкой, а первым среди равных. И не более того. А коль скоро он не хотел слушать их советов, надо было найти другой выход.
– Из-за проклятой Эстерки евреи объедают Польшу, как моль шубу, – заметил второй из сидевших.
– Король выполняет все просьбы своей фаворитки, – добавил третий. – Благодаря ее бесстыдству в блуде он совсем потерял голову. А просьбы у Эстерки одни и те же – дать еще, еще и еще своим соплеменникам.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
– Да-да, – жарко вскричал юноша. – Мне рассказывали, будто она с охотой воплощает в постели самые извращенные фантазии. Кто станет заботиться о делах государства, когда мысли поглощены развратной страстью?
Последнее замечание не понравилось старику во главе стола, и он предостерегающе постучал костяшками пальцев по столешнице.
– К сожалению, просто устранить Эстерку мы не можем, король слишком к ней привязан, – сказал он. – Смерть любовницы плохо скажется на его рассудительности. Казимир и без того подвержен приступам ярости, а тут может совсем утратить власть над собой. Меньше всего нам нужен безумный монарх.
– Кстати, именно еврейка лучше всего успокаивает короля, – отозвался второй вельможа. – Казимир постоянно заявляет во всеуслышание, что должен видеть свою мадонну каждый день
– Пархатая мадонна, – скривил губы третий вельможа.
– А что если сделать Эстерку отвратительной в глазах короля? – предложил юноша. – Помните историю с чешкой Рокичанкой? Вот уж была красавица из красавиц! И в блуде само совершенство.
– Мы-то помним, – хмыкнул старик. – А тебе-то откуда известно? Ты в те годы еще под стол пешком хаживал.
– Добрые люди рассказывали, – отозвался юноша. – Когда Казимир узнал, что Кристина лысая и носит парик, он во время любовной схватки сдернул его и обнаружил покрытый экземой лысый череп. Это и был конец прекрасной Рокичанки. Давайте распустим слух, будто Эстерке тоже лысая, но как дочка лекаря умеет ловко приклеивать парик. Чреслоугодник этого не потерпит.
– Ох уж эти мне добрые люди, – усмехнулся третий вельможа.
– Король немедленно проверит слух, выяснит, что он ложный и придет в бешенство, – предостерег второй вельможа.
– Пожалуй, в этом что-то есть, – задумчиво произнес старик. – Любовь штука зыбкая, порой, чтобы ее сдвинуть с места, достаточно даже непроверенной сплетни. Итак, слух запускаем в любом случае. Что еще?
– Личико подпортить этой мадонне, – предложил третий вельможа. – А любоваться шрамами королю быстро надоест.
– Мысль неплохая, – одобрил старик. – Но она может запомнить нападавших, Казимир поднимет на ноги всю Польшу, найдет виновных, и те под пыткой выдадут след.
– Ослепить — и делу конец! – вскричал третий. – Вот тогда пусть и поет, как канарейка!
– Плохо, – не согласился старик. – Король потеряет голову. Надо умнее придумать, и тоньше.
– Я знаком со многими студентами Краковского университета, – начал юноша. – Ответ надо искать в его стенах.
– Любимая игрушка Казимира, – хмыкнул третий. – Солнце души, пресветлая мастерская науки и мудрости. Тьфу, какой толк может быть от этого скопища болтунов и бездельников?!
Его лицо исказила гримаса нескрываемого презрения.
– Король Казимир лично подписал указ о даровании университету права убежища, – нимало не смущаясь, продолжил юноша. – По образу и подобию привилегий Болонского и Неаполитанского университетов. Преступники, скрывающиеся в их стенах, освобождаются от уголовного наказания.
– Интересно, – оживился старик, – очень интересно!
– Вот я о том и толкую! – воскликнул, обрадованный поддержкой юноша. – Надо устроить так, чтобы на Эстерку напали студенты. Мы договоримся со стражей, она откроет ворота и пропустит нескольких. Пустим слух, будто жидовка убеждает короля закрыть университет, как рассадник вольномыслия, а здание передать жидам под ешиву. Не поскупимся на выпивку для студентов, а те уже сделают, что надо сделать.
Нападение преподнесем, как пьяную драку, в которую Эстерка угодила случайно. Студенты отрежут ей нос и уши и сбегут в университет. Скажут, что ошиблись. То есть, выглядеть это будет не политическим, а уголовным преступлением. Отменить свой собственный, указ Казимир не сможет, а это значит, что нападавшие не подлежат наказанию, а значит свободны от следствия и допросов. Правда, пока все не уляжется, они не смогут покидать стены университета, но это можно легко уладить с помощью денег.
– Богатая мысль, – одобрил старик. – Университет действительно любимое детище Казимира, вряд ли он станет его разрушать из-за нескольких пьяных студентов, напавших на фаворитку. Ты можешь взять это на себя? – спросил он юношу.
– Да, разумеется.
– Тогда приступай немедленно. Скоро у евреев начинается полоса праздников, а Эстерка, как известно не пропускает случая продемонстрировать верность жидовской вере. Ходит она одна, пусть ребята поймают ее по дороге и сделают свое дело. Выбери вечер, мужчины и женщины в синагогах, на улицах пусто, вступиться будет некому.
* * *
Когда глава соглядатаев донес королю слух о лысой голове Эстерки, Казимир рассмеялся.
– Я не из тех, кто дважды падает в одну и ту же яму. Таким известием меня могли напугать лет пятнадцать назад. За эти годы у меня была не одна возможность проверить, чем Эстер отличается от Кристины. И можешь быть уверен, я ее не упустил. Больше мне не сообщай про парики Эстер, а постарайся отыскать, кто распускает этот слух.
Казимира называли Великим не только за успешную политику и выигранные войны, но и за большой рост. Король говорил громко, двигался быстро, любил охоту и отличался неуемной силой чресел. С Эстер Малах он связался, еще будучи наследным принцем, и несмотря на трех жен и множество любовниц, не выпускал из своего ближайшего круга. По ее просьбе король построил рядом с Краковом отдельный квартал для евреев, который назвали в его честь Казимежем.
* * *
Канун Симхас Тойра выдался ненастным. С утра зарядил дождь, вода шумела в водостоках, и. вырываясь на свободу, неистово хлестала по булыжникам мостовой. Серые потоки подхватили мусор, по улицам поплыли щепки, трава, пищевые отбросы и даже дохлые кошки.
К полудню гроза миновала, но солнце, с трудом пробивавшееся сквозь тучи, не смогло подсушить грязь. Эстер стояла у окна и с грустью наблюдала, как фиолетовая шаль вечера накрывает Казимеж.
Несмотря на связь с иноверцем, она строго придерживалась обычаев своих предков и никогда не изменяла их вере. Ее возлюбленный, самый лучший, самый добрый мужчина в мире, не раз и не два предлагал ей корону Польши.
– Только крестись, – уговаривал Казимир, – а все дальнейшее я беру на себя. Папы римский благословит наш брак, никуда не денется, а злопыхателям я попросту вырву языки.
Но Эстер не соглашалась.
– Хорошей католички из меня не выйдет. Я не умею врать, да и не хочу этого делать. Мне не нужен престол и почести, я родилась еврейкой, и вернусь в вечный мир тоже еврейкой.
Она и детей хотела воспитать евреями, но Казимир не дал.
– Наши мальчики Немир и Пелка будут католиками, – решил он. – Я пожалую им дворянство, наделю большими угодьями, дам важные должности, как и полагается тем, у кого в жилах течет королевская кровь. А дочери пусть остаются в твоей вере.
Сегодня вечером самый веселый праздник года – Симхас Тойре. Эстер, конечно же, собиралась наблюдать за танцами с женской половины. Но вот беда, на улицах жуткая грязь, дойти, не перепачкавшись, практически невозможно. Значит, придется брать портшез, то есть четырех носильщиков плюс стражу. Ох, как неприятно!
Она всегда старалась приходить в синагогу незамеченной, одевалась очень скромно, лицо прикрывала вуалью. Но все равно не раз и не два ловила устремленные на себя косые взгляды.
Особо благочестивые еврейки жаловались, что их молитвам мешает присутствие женщины, запятнавшей себя сожительством с иноверцем. И не важно, сколько пользы она принесла своему народу, не важно, что даже городок, в котором они живут, построен королем только благодаря просьбам распутницы – святое неистовство не принимает доводы разума.
Разумеется, высказываться им никто не позволял, оскорблять всесильную фаворитку короля мог только ненормальный. Но Эстер хватало косых взглядов.
Среди женщин были и желающие познакомиться ближе с королевской любовницей. Опасаясь корысти, Эстер сторонилась их больше, чем святош.
Впрочем, ей частенько удавалось, не привлекая внимания, на цыпочках проскальзывать на женскую половину, и под защитой плотной вуали без помех изливать беды своего сердца перед Всевышним. Но сейчас, когда ее будет сопровождать целая процессия, остаться незамеченной не удастся, а это значит… ох, ох, ох, что это значит.
Увы, иного выхода не было, и Эстер распорядилась готовить портшез.
– Только без факелов и без стражи, – уточнила она. – Я не хочу привлекать внимания.
– Его величество приказал охранять вас при любом выходе из дома, – возразил дворецкий. – Не меньше шести стражников, двое спереди, двое сзади и по одному слева и справа. Я не могу ослушаться приказа короля.
– Ослушаться?! Ни в коем случае! – воскликнула Эстер. – Воля короля священна! Но если дать мечи носильщикам, то двое спереди и двое сзади у нас уже есть, а слева и справа пойдут по одному стражнику. Итого шесть, все сходится, не так ли?
Она чуть склонила головку и вопрошающе поглядела на дворецкого.
– Да, сходится, ваша милость, – ответил он, уже привыкший к тому, что хозяйка всегда находит выход из самого запутанного положения. Не зря король часами обсуждал с ней государственные дела и всегда уходил довольный результатами беседы.
Спустя десять минут портшез двинулся в путь. Эстер жила в особняке неподалеку от королевского дворца на Вавельском холме. Надо было выйти за крепостные стены, пересечь Вислу, подняться на ее левый берег и войти в ворота Казимежа. Путь проделали быстро, дорога, обычно забитая повозками и путниками, была пуста. Уже смеркалось, в это время добрые граждане предпочитают сидеть в своих домах.
Эстер попросила высадить ее рядом с главной синагогой Казимежа, на краю небольшой площади, которой заканчивалась Широкая, главная улица еврейского квартала. Не хотела мешать молящимся, войти незаметно.
Не получилось. В самом начале Широкой ее портшез окружила группа разгневанных студентов. Посыльные перестарались, выставили слишком много вина и распустили чересчур острый слух и вместо трех-четырех студентов в Казимеж ворвались больше десятка. Стража перечить не стала и пропустила всех.
Завидев Эстерку, студенты принялись забрасывать портшез грязью.
– Жидовская шлюха! – орали одни.
– Вонючая подстилка! – надрывались другие,
– Сдохни уже, – желали третьи.
Стража попыталась отогнать буянов, но вышло еще хуже, увидев, что охранников всего двое, особо наглые студенты с ножами в руках бросились к портшезу. Носильщики обнажили мечи, полилась кровь и нападавшие, испуганные жестким отпором, пустились наутек.
Расстроенная Эстер велела возвращаться домой, праздник был безнадежно испорчен. Студенты тоже вернулись в университет, унося на руках тяжелораненого. Трое, истекающих кровью, с трудом добрались до Альма-матер. Возмущение вспыхнуло как пламя. Спустя час больше ста человек прошли через ворота Казимежа. Под одеждой несли короткие мечи, ножи, дубинки. Стража не вмешивалась.
Искали Эстерку. Разумеется, от портшеза давно не осталось и следа, но разгневанным студентам картина представлялась совершенно ясной. Где ей еще быть, как не в синагоге?
Распахнули дверь. Габай попытался помещать, но получив удар дубинкой по голове, свалился, истекая кровью. От ее вида студенты опьянели еще больше, ворвались внутрь во время четвертой акафы и стали крушить все, что попало. В главной синагоге квартала молились солидные прихожане, пожилые состоятельные люди, молодежи не было, поэтому оказать сопротивление пьяным студентам было некому.
С десяток погромщиков поднялись на женскую половину и оттуда понеслись истошные вопли и жалобные стоны. Спустя час, оставив после себя десятки раненых и несколько убитых, студенты убежали из Казимежа. Им никто не мешал.
Увы, все вышло так, как предполагали краковские паны малопольского можновладства. Казимир не стал нарушать им же дарованные привилегии, погромщики несколько месяцев прятались в стенах университета, а потом… потом все забылось.
Но не у евреев. Погром посреди праздника, насилие и убийства прямо в синагоге на многие десятилетия висели черным облаком над Казимежем. В память о том трагическом событии раввины ввели новый обычай: в Симхас Тойра во всех синагогах Кракова вместо семи акафот совершают только три, а на середине четвертой останавливаются, прячут свитки Торы, садятся на пол, и словно 9 ава читают скорбные плачи.
После этой истории Эстер попросила венценосного возлюбленного даровать евреям Казимежа право убежища, подобное тому, что он даровал университету. Казимир не согласился, но разрешил поставить еврейскую стражу на стенах и воротах квартала. С тех пор на протяжении почти ста лет Казимеж охраняли только еврейские ратники.
В наши дни этот обычай сохранился только в общинах ХАБАДа. Днём в Симхат Тора вместо семи совершают только 3.5 акафы.
