Ушел из жизни Вадим Туманов — близкий друг Владимира Высоцкого, в том числе пытавшийся излечить поэта и артиста от наркозависимости
В Москве на 97-м году жизни скончался советский золотопромышленник Вадим Туманов, один из ближайших друзей поэта, барда и актёра Владимира Высоцкого. Последние годы Туманов тяжело болел. Умер он в Филатовской больнице, сообщает Радио Свобода.
В 1948 году 21-летнего Туманова, вернувшегося с фронтов Второй мировой войны, арестовали и приговорили к восьми годам лишения свободы по ложному обвинению в шпионаже и антисоветской агитации. Он отбывал заключение в лагере Севвостлаг на Колыме, откуда пытался бежать восемь раз.
Уже после смерти Сталина, в 1956 году, Туманова освободили, признав невиновным. Выйдя на свободу, он основал несколько крупных артелей по добыче золота, став, как позже его называли, "первым легальным советским миллионером".
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Широкой общественности Туманов был известен благодаря дружбе с Владимиром Высоцким. Поэт и бард посвятил ему несколько своих песен, среди них — "Побег на рывок" и "В младенчестве нас матери пугали…".
* * *
В 2011 году в "Московском комсомольце" вышло большое интервью Елены Светловой с Вадимом Тумановым. Предлагаем вашему вниманию фрагменты о его встречах с Владимиром Высоцким.
— Вы были близким другом Высоцкого. Чувствовали, что он так рано уйдет?
— Нет, и он не чувствовал. Он очень хотел жить. Сейчас только и пишут о его бесконечных пьянках. Такое ощущение, что он постоянно пил. Я его не помню таким, как описывают некоторые так называемые друзья. Было несколько случаев, когда Вовка напивался, но я его знал другим: работоспособным, умным, глубоко порядочным. Думаю, что семь лет — это достаточный период, чтобы узнать человека. Мне вчера позвонил Володя Мокрогузов — парень, о котором Вовка когда-то написал: “Я на Вачу еду — плачу”. Вот это парень был веселый. Весь вагон, в котором ехали ребята с прииска, качался. А Высоцкого я не могу назвать пьяницей. Мне есть с чем сравнивать, я ведь работал с категорией людей, которые действительно пьют. В жизни Володи были периоды, когда он вообще не пил. А если срывался, то пил, и его никто не мог удержать.
— Сохранились записи ваших ночных разговоров?
— Ночные разговоры были, записали семь пленок. Там много слов “французских”. Вообще я совершенно не переношу жаргон и мат, особенно когда ругаются пожилые люди, а самого иногда прорывает. И вот в этих ночных разговорах у меня мата больше, чем у Володи, и меня это немножко злит. Но сказать о некоторых людях без мата, например, назвать негодяями, будет ласково.
— О чем вы говорили?
— У нас всегда было много тем и никогда не хватало времени. Есть байка про двух зэков, которые вместе отсидели в камере 10 лет, вышли за ворота и продолжали разговаривать. А с другим человеком 15 минут проговоришь, и тебе кажется, что прошло уже два часа, и ты думаешь, когда же он уйдет. С Володей у нас было много общего. Мы любили одни книги, нам нравились одни и те же люди. Как-то он предложил мне написать имена ста человек, которые нам несимпатичны: на 70 процентов фамилии у нас совпали. Четвертым у обоих был Мао Цзэдун, а 14-м — Дин Рид.
— Дин Рид? Почему?
— Случайно. Он мельтешил в эти дни. И мне Володя рассказывал, как Дин Рид однажды с Васей Аксеновым встретился и заявил: “Я — тот самый Дин Рид!” Аксенов, наверное, нарочно сказал: “Мне ваше имя ни о чем не говорит”. — “Как? Я сжег американский флаг!” Аксенов удивился: “Зачем же вы такой прекрасный флаг сожгли?”
— Вадим Иванович, а вы знали, что Высоцкий употребляет наркотики?
— Конечно. Он мне сам сказал. Но он так уверенно говорил: “Вадим, я захочу и в одну минуту брошу”. А однажды признался: “Знаешь, я хочу тебе одну неприятную вещь сказать: я, кажется, не могу с собой справиться”. Мне стало не по себе, и мы начали думать, как выйти из этого положения. Договорились, что он приедет ко мне в тайгу на месяц. Уверен, что, если бы это получилось, Володя бы справился. Потому что он был крепкий, когда это требовалось. Но он не приехал.
— И тогда вы прилетели в Москву.
— А здесь пьянка с повтором. Звоню Володе, а мне отвечает его мама, Нина Максимовна: “Приезжайте, я уже час сижу дома, дверь была открыта, никого нет”. Я нашел его на десятом этаже у фотографа Валерия Нисанова. Оба были выпившие. В тот день я впервые увидел, как мама буквально набросилась на Вовку. Он оправдывался: “Мама, мамочка, все будет нормально!”
А потом произошла история, которую мне рассказывал Валерий Нисанов. Когда Володя уже выходил из этой пьянки, к нему приехали Иван Бортник и Владимир Дружников. Сидели, и вдруг Дружников с какой-то злостью высказался: “Вот некоторые на “Мерседесах”!” Вовка психанул, они даже поругались. Он встал, налил себе стакан водки, и все пошло по второму кругу. Вскоре его не стало.
— Скажите, а Владимир Семенович дарил вам что-то на память?
— Дарил и привозил очень много. Он любил делать подарки. — Вадим Иванович приносит две картонные коробки. В одной — ручки, зажигалки, в другой — фен. На упаковке почерком Высоцкого: “Римма, с днем рождения! Завивайся, будь красивой!” — Однажды, когда Вовка дал 8 концертов в Америке, он привез Римме красивое кожаное пальто. Я полез за деньгами, меня Марина Влади схватила за руку, у нее цепкие пальцы, а Вовка сказал: “Ну чего ты суешь мне деньги? Я за эти восемь концертов получил больше, чем за всю свою жизнь здесь!”
— Слышали, что вы взвалили на себя все житейские дела Высоцкого.
— Это не совсем правильно. Мне на эту тему даже говорить неприятно. Недавно выступал на каком-то канале один из так называемых друзей Высоцкого и сказал, что Артур Макаров будто бы расплачивался после смерти Володи с его долгами. Чушь какая-то. Они в последние годы не дружили. Никаких долгов у Высоцкого в это время не было. Он строил дачу и зарабатывал сам: давал левые концерты. Если бы ему надо было, в минуту у него были бы деньги.
— Высоцкий посвятил вам не одну песню…
— Песню про Бермудский треугольник он написал после наших долгих споров с моей женой, которая верила и в будущую жизнь, и в летающие тарелки, и в снежного человека, и в тайну Бермуд. Осталась запись на пленке: “Римма, пишу это поздно ночью и только потому, что для тебя”.
Володя хотел со мной проехать от Магадана до Индигирки, сразу написать сценарий и сделать фильм. Я ему говорил: “Вовка, это же никогда не получится”. Когда он приехал к нам в Бодайбо, я познакомил его с журналистом Леней Мончинским, который у нас работал, и они решили вместе написать сценарий. Успели только первую часть. Когда Володи не стало, Леня дописал сам.
— Когда он прилетал к вам в Бодайбо, народ, наверное, ликовал?
— По метеоусловиям задерживали рейсы. Подлетаем к Хомолхо, и пилот говорит: “Я не могу посадить вертолет”, а Володя подходит к нему:
“Командир, нас там так ждут!”
Я вам расскажу историю. Он прилетал в июле. Накануне был паводок. В Бодайбо размыло дамбы, приехала комиссия, которая сразу вынесла решение — лишить 13-й зарплаты все предприятия объединения “Лензолото”. Тогда телефонистки слушали разговоры, и директор Мурат Зафесов не стал ничего говорить по телефону, попросил меня заехать. Он сказал: “Представители из Иркутска с ума сходят, узнав, что здесь Высоцкий. Ты бы не мог Володю попросить?” Вовка согласился встретиться. Подписанные акты порвали, дело спустили на тормозах. Такой популярности, как у него, не знал никто.
— Ему завидовали многие товарищи по цеху.
— Как-то я приехал в Ялту, зашел к Славе Говорухину в гостиницу, у него был Аксенов и какой-то третий человек в номере, по имени Григорий. Разговор коснулся Володи. Вдруг этот Григорий говорит: “Так писать может всякий”. “Вот вы поэт, — ответил я ему, — а ни одного вашего стихотворения не знаю!” Говорухин засмеялся: “Одно-то ты точно знаешь: “Третий должен уйти”. Это был Григорий Поженян. Мы с ним потом подружились.
— Вадим Иванович, а что случилось с камнем, который хотели установить на могиле Высоцкого?
— Когда Володя умер, его мама настаивала, чтобы был памятник работы скульптора Рукавишникова. А Марина просила найти дикий красивый камень. У меня была такая возможность. Поехали геологи и нашли редкую разновидность троктолита — камня, вытолкнутого из земли. Камень весом около шести тонн, темно-серый, поросший мхом, серебристый на сколе. Если ударить, он звенит — поет.
— А где он теперь?
— Этот камень у меня на даче. Слава Говорухин сказал: “Кто из нас первым умрет, тому он и достанется”.
