Есть правило для умных: прошлое, как старый чердак, нужно раз и навсегда запереть на ключ и не заглядывать туда
Инна СТЕССЕЛЬ
Очередь к кардиологу двигалась медленно. К тому же я опоздала, пропустила назначенное время, так что было ясно: придется ждать и ждать.
Осмотрелась вокруг. Кто-то газету читал, кто-то углубился в свои мысли. Только сидящие рядом со мной женщины, судя по сходству, мать и дочь, вели себя как-то неспокойно. В полголоса обменивались короткими резкими репликами, после чего демонстративно отодвигались друг от друга. А в какой-то момент мать рывком поднялась со стула, сказав: "Все! Я ухожу!" Дочь чуть ли не силой удержала ее. Тут из кабинета выглянула медсестра и назвала фамилию следующего пациента. Им оказалась эта пожилая женщина. Нехотя, она направилась в кабинет врача. Молодая прошептала вслед:
— Господи, дай мне силы выдержать! Мама такая упрямая…
Неожиданно она произнесла, ни к кому не обращаясь:
— Есть правило для умных: прошлое, как старый чердак, нужно раз и навсегда запереть на ключ и не заглядывать туда.
К чему относилась эта философская сентенция, я не поняла.
— Пойду покурю, — сказала женщина и глянула на меня. — Вы, наверное, не курите, раз пациентка кардиолога.
— Увы, курю, — ответила я.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
— Тогда давайте выйдем на балкон, оттуда видно, как очередь продвигается. Маме, наверное, кардиограмму будут делать, это займет время. А мы пока пообщаемся. Скучно ждать…
И мы отправились в конец длинного коридора.
Наверное, профессия наложила на меня отпечаток терпеливого слушателя. А, может быть, ощущается мой давнишний опыт разъездного корреспондента? Сколько секретов было мне поведано в поезде под стук колес! Чего только не рассказывают случайному попутчику. Ведь его оценки, одобрение или осуждение рассказчику безразличны, Распрощавшись, люди, скорее всего, никогда больше не увидятся.
— Хоть бы у мамы была хорошая кардиограмма, — сказала женщина.
— Болеет? — сочувственно спросила я.
— Да. В последнее время проблемы с сердцем. А лечиться не хочет! Знали бы вы, чего стоило мне вытащить ее к врачу! Не желает, видите ли, принимать от меня помощь. Разговаривает со мной сквозь зубы…
— У вас размолвка?
Она усмехнулась:
— Размолвка длиной в сорок лет.
Я уже смирилась с тем, что женщина говорит загадками. Но она произнесла с усмешкой:
— Я жертва сорокалетнего обмана.
— Кто вас обманывал?
— Родители. Точнее, они думали, что обманывают. На самом деле я все знала с семи или восьми лет. И держала в себе. А вот недавно сорвалась и все выложила!
Она глубоко затянулась.
— Представьте коллизию: мой настоящий отец не тот, кого я всю жизнь звала папой, и не какой-то неведомый мужчина, а его родной, кровный брат. И жили мы с ним годы в одной комнате через перегородку. Такая петрушка.
— Как вы об этом узнали?
— Услышала разговор бабушки с гостившей у нас дальней родственницей. Бабушка тогда уже старенькая была, болтливая, а тут свежий человек, вот и разговорилась. По малому возрасту я всего понять не могла, но главное уловила: мой папа мне не папа, а дядя и отчим. "Отчим" было неизвестное мне слово. С трудом дождалась, пока гостья, ошеломленная новостью, ушла и тут же побежала к бабушке выяснять, что это значит "отчим"? Она, бедная, едва на ногах устояла от моего вопроса. "Какой отчим? Ни про какого отчима я не говорила! Тебе показалось! Чтоб я так жила, не говорила!" — неискренне клялась бабушка. – "Мне не показалось! — я стояла на своем. — Спрошу у мамы". Бабушка вконец растерялась: "Что ты, что ты, не трогай маму!"
Сначала, нехотя, а потом, совершенно забыв, чьи уши ей внемлют, бабушка стала разворачивать панораму быта нашей семьи до моего рождения. Рассказывала подробно, в лицах, и вдруг на полуслове задремала. Когда проснулась, ничего не помнила. Зато всю жизнь помнила я. Сюжет, который поведала бабушка, сильно напоминал фильм эпохи неореализма. В советском варианте, конечно. Итак, семья жила в коммунальной квартире. На семь соседей одна уборная, коридор, как кишка, вдоль него на веревках сушилось белье. К тому времени большинство коммуналок были расселены, но в Ленинграде в конце восьмидесятых они не были редкостью. И сейчас, думаю, еще есть. У нашей семьи было две комнаты. Одну, небольшую, занимали бабушка и ее младший сын, во второй, просторной, жил старший сын с женой и ребенком. Однажды младший сын бабушки уехал в геологическую экспедицию, из которой вернулся не один — привез жену, мою маму. Разделили большую комнату фанерной перегородкой: на одну половину потеснился старший брат с семьей, на второй устроилась семья младшего, то есть моего папы, вернее, того, кого я считала отцом. Геолог по профессии, он через какое-то время опять уехал. Экспедиция была длительная — почти полгода. Мама осталась одна в чужой семье.
Вскоре бабушка своим наметанным глазом заметила: что-то старший сын часто околачивается возле моей мамы, то по хозяйству поможет, то принесет мешок картошки — запас на зиму… Бабушку такие любезности насторожили. С этим сыном всегда была морока: в долги влезал, встревал в пьяные драки, не пропускал ни одной юбки. Но приударять за женой родного брата — это даже для него было слишком. Бабушка была начеку. И когда удостоверилась в своих самых худших подозрениях, с проклятиями выгнала невестку из дома. Мама неделю ночевала на вокзале, пока ее какая-то пьянчужка не приютила. Отец вернулся из командировки, между братьями произошел страшный мордобой, однако, к изумлению бабушки, оскорбленный и униженный сын бросился разыскивать преступную жену. Когда нашел, она была на четвертом месяце беременности. Тем не менее отец просил ее вернуться домой. Поначалу она и слышать об этом не хотела, но деваться ей, беременной, было некуда, и отцу, в конце концов, удалось уговорить ее… Ума не приложу, как они уживались вместе — ненавидящая маму бабка, мой биологический отец, измученная его изменами жена с малышом, а за фанерной перегородкой мы трое. Ужас! Лишь через два года, незадолго до того, как рухнул Союз, коммуналку расселили. Мы были одними из последних, кто получил трехкомнатную квартиру. Жили вместе с бабушкой. К тому времени она смирилась с необходимостью терпеть маму, ко мне привязалась. Где получила квартиру семья бабкиного старшего сына, то есть настоящего моего отца, не знаю. Отношений с ними никто не поддерживал. Хотя, думаю, бабушка втихую бывала у них – как-никак сын… Через несколько лет он неожиданно умер. Производственная травма, что ли. Бабушка ходила на похороны.
Женщина погасила сигарету.
— Минуточку, — сказала она, выглядывая в коридор. — Посмотрю, не освободилась ли мама.
Через минуту женщина вернулась ко мне и продолжила рассказ:
— Родители жили дружно. Я росла в любящей семье. Естественно, никогда не давала им понять, что мне известно о стыдном прошлом. Когда меня за что-то наказывали, от обиды очень хотелось бросить им в лицо все, что я услышала от бабушки. Но не смела. Хотя ни на миг не забывала, что папа в действительности мой дядя, что мама совершила в свое время ужасный поступок, что меня обманывают со дня моего рождения. А годы шли, — женщина затянулась новой сигаретой. — Умерли бабушка и те немногие родственники, которые знали, чья я дочь на самом деле. С их уходом должна была быть навсегда похоронена правда. Так, наверное, и случилось бы, если бы моя жизнь сложилась чуть удачнее, если бы у меня была семья, друзья… Но ни семьи, ни подруг у меня не было. И в Союзе, и здесь, в Израиле, я жила с родителями. Они мне шагу ступить свободно не давали. Контролировали каждое движение. Когда была молодой, никто из моих поклонников им не нравился, всех браковали. Потом поклонники незаметно исчезли. Странно, но таких любящих маму и отца вполне устраивало, что у меня нет личной жизни. Они хотели, чтоб я всегда была при них, от меня требовали отчета, куда иду, зачем, с кем… Если задерживалась на работе, не предупредив, меня, сорокалетнюю женщину, дома ожидал запах валерьянки и вечные причитания, что я сведу их в могилу.
И вот год назад появился мужчина, с которым у нас завязались отношения. Женат, двое детей — какие перспективы могли быть у нашего романа? Никаких. Но имела же я право на свой кусочек счастья?! От родителей нашу связь скрывала, что стоило многих усилий и большой изворотливости.
— Почему вы не признались в том, что у вас есть друг? — спросила я.
— Вы это серьезно?! — женщина буквально отпрянула от меня. — Мама всегда так яростно возмущалась современными нравами, утратой моральных устоев и распущенностью нынешних поколений. Как ей сказать, что я встречаюсь с женатым мужчиной? Не зря ведь говорят, что самый большой праведник – это бывший грешник. Точно про мою маму. Но о романе узнала жена моего друга и в один не прекрасный вечер со скандалом явилась к нам домой. Еще и детей привела… Что было после их ухода, пересказать не берусь. Отец задыхался, как рыба, ловил ртом воздух, казалось, он умирает… Мама, хватаясь за сердце, кричала, что я их позор, они вложили столько сил, чтоб вырастить из меня порядочного человека, порядочную женщину, а я… И тогда у меня отказали тормоза. " Это ТЫ? ТЫ меня осуждаешь?! – заорала я, наступая на маму. — Ты, которая…" Остановиться я уже не могла. И вот результат: отец уже месяц в больнице, перенес инфаркт. Мама в мою сторону не смотрит, твердит одно и то же: "Ты убила нашу семью"… Будто я виновата в том, что когда-то с ними случилось. Я, конечно, понимаю, что разрушила стенку, которой родители отгородились от прошлого, вдребезги разлетелся выстраиваемый мамой много лет имидж идеальной семьи. Она так стремилась быть на высоте, так презирала всех, кто не соответствовал ее строгим правилам, а тут одним движением руки ее столкнули с пьедестала. И кто? Родная дочь! Понимаю, как и ей, и отцу горько… Но прошлое нельзя отменить!
Я спросила:
— Вы считаете, что родители могли рассказать вам правду?
— Когда я выросла, они обязаны были сделать это, — убежденно ответила она.
— Не хватило духу. Их можно понять. Ваша мама была, как я понимаю, совсем молодой, когда произошло то, что произошло. У отца хватило благородства принять ситуацию и построить семью. Может быть, вам тоже нужно перестать терзаться тяжелой памятью?
Женщина опустила голову:
— Не знаю… У меня двойственное чувство: с одной стороны, должен же был вскрыться этот нарыв, нельзя прожить всю жизнь во лжи. С другой стороны, я причинила своим родным огромную боль… Оба пожилые нездоровые люди, мне страшно за них. Если, упаси Бог, что-то случится, виновата буду я! Вы человек со стороны, скажите, в чем я не права?
Я пожала плечами:
— Кто решится судить о такой щекотливой ситуации, как ваша? Да и не в правоте дело. Мне кажется, с чужими скелетами в шкафу нужно обращаться очень осторожно, разоблачение может стоить слишком дорого.
— Но в данном-то случае скелет не чужой, — возразила моя собеседница, — Я всю жизнь живу с этим скелетом…
— Понимаю… Что ж, может, теперь, когда между вами и родителями больше нет тайн, вы станете лучше понимать друг друга.
Женщина не успела ответить. Она увидела, что мать вышла из кабинета врача, и, не попрощавшись, бросилась по длинному коридору. Мне тоже пора было вернуться в очередь…
Еженедельно в газете "Новости недели" появляются публикации диалогов ведущей рубрики "Вот и встретились два одиночества", известной журналистки Инны СТЕССЕЛЬ с желающими найти свою половину и одновременно — при желании — исповедоваться. Это своеобразный клуб знакомств, который является совместным проектом редакции и хайфского клуба общения. Мы продолжаем знакомить вас с некоторыми наиболее любопытными публикациями. Если вы захотите связаться с соискателями — координаты публикуются по четвергам в газете. Дополнительные сведения о проекте можно получить по телефонам: 054-7533771, 04-8627884 (телефон-факс). Письма и заявки на интервью можно отправлять по адресу Хайфа, улица Шоам, 15. Можно воспользоваться электронным адресом: [email protected].
