Поговаривали, что неприступная красотка Любанечка Бандура вышла замуж за невзрачного очкарика Алика Веснушкина из-за его однокомнатного кооператива — наследства покойной бабушки Розы. От запасливой бабули осталось несметное количество добра, за которым не пришлось ни выстаивать бесконечные очереди с номерами на ладонях, ни проверяться в списках, ни переплачивать, ни влезать в рассрочку до конца жизни
Зинаида ВИЛЬКОРИЦКАЯ
Иллюстрации Ладо Тевдорадзе
В шифоньере красовались высокие стопки белого постельного, отрезы кримплена, фланели, ситца, вельвета, рулоны шторной ткани, импортные махровые простыни, упаковки мотков мохера. На стенах и полу — ковры, в недрах раскладного дивана — еще пара-тройка с записками "Алику для будущих детей". В кладовке теснились пачки настоящего грузинского чая, жестянки дефицитнейшего бразильского кофе "Касик", а также банки с вареньями-соленьями на много лет вперед.
Главным хранителем самого ценного был сервант. По большим праздникам из него извлекалось фарфоровое и хрустальное содержимое, опускалось в тазик с мыльной водой с добавлением синьки. Тщательно обмывалось, ополаскивалось в трех водах, ставилось на заранее разложенные полотенечки, обсушивалось… И вытиралось так, чтобы ни пятнышка, ни точечки. Потом осторожно, чуть дыша, расставлялось по местам, а внутренняя зеркальная стенка многократно умножала все это сверкающее великолепие.
Представляете, как повезло Алику и Любанечке? В 70-е годы двадцатого века подобный достаток имел далеко не каждый, а ведь лучшей жизни, чем в СССР, не было больше во всем мире. В это свято верил народ Страны Советов, ибо только в советских торговых точках рядовой покупатель имел счастье лицезреть роскошные пирамиды консервов "Килька в томате", шпротного паштета цвета мокрого асфальта, кабачковой икры а-ля детская неожиданность и березового сока — патриотического символа Родины.
В парадном углу однокомнатного дворца стоял идейно подкованный товарищ телевизор. Он оглашал важнейшие новости о надоях молока, выплавке чугуна, сборе урожая и других победоносных событиях. А поскольку в СССР не существовало ни катастроф, ни убийств, ни секса, граждане лучшей в мире страны были надежно защищены от потоков негатива, присутствующего за железным занавесом загнивающего капитализма.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Бабушка Роза трудилась секретаршей начальника торговой базы и фактически ею руководила. Так долго, что продолжала свою нелегкую миссию после наступления пенсионного возраста. "Розу Алексеевну вынесут из секретарского предбанника вперед ногами!" — подшучивали сотрудники. И нечаянно оказались правы. Вот почему богатство осталось в девственно-нетронутом состоянии, даже не вынутое из фабричных упаковок. Похоже, бабушка Алика откладывала свои жизненные удовольствия до особого случая, который для нее так и не наступил.
Зато наступил для Любанечки. Имея две левые ручки, новая хозяйка скоренько сократила бабулино наследство. До такой степени, что от "Мадонны" остались только заварной чайник с отбитым носиком и чашка на треснутом блюдце. Зря Роза Алексеевна тряслась над этим сервизом. Так нежно лелеяла, что ни разу не пользовалась! Как музейный экспонат гостям показывала!
Но Любанечка не унывала. На вместительных антресолях тихо пылилось еще немало сокровищ в нескольких картонных ящиках с надписями красным карандашом: "Кофейный сервиз английского фарфора с замками", "Чайный сервиз с гейшей", "Столовый чешский на 12 персон", "Немецкий столовый с охотниками", "Китайский с рыбаками", "Японские тарелки в шишечку и в гвоздички".
— Кого из вас взять? — вглядываясь в полутьму антресолей, раздумывала Любанечка. Сервизы, наслышанные о ее незаурядных разбивательных талантах, тихо дрожали от страха.
И тут — как нельзя кстати — раздался спасительный для них звонок в дверь.
Оставив кандидатов на черепки в покое, Любанечка спрыгнула со стула и помчалась открывать. На пороге стояла цыганка Дея.
— Ох… Умираю от жажды. Дай каплю водички, брульянтовая.
— Конечно-конечно! Вам компота или чаю?
— И компота, и чаю, и хлебушка хотя бы крошку, яхонтовая. Умираю от голода!
Разве можно не пригласить в дом человека, жаждущего всего лишь крошку хлебушка и каплю водички? Нельзя держать людей за дверью. В советском обществе все равны! А по доброте душевной можно учудить много чего.
— Пару минут подождать можете? — Любанечка славилась гостеприимством и радушием. — Заходите, присаживайтесь. Я вся в пыли… Пока чайник закипит, я в ванную схожу, руки помою!
— Спасибо, драгоценная! Я женщина благодарная и тебе, моя сладкосердечная, погадаю. Всю твою судьбу, моя задушевная, расскажу до гробовой доски, яхонтовая!
Прозрачность цыганских намерений не вызывала сомнений. В глазах незваной гостьи читалось: "Я знаю, что с тебя взять. Даже если не дашь, все равно возьму!"
Не дожидаясь трапезы в культурной обстановке, Дея успевает запереть дверь ванной на задвижку… Не обращая внимания на вопли заточенной в неволе Любанечки, засунуть себе под юбку шкатулку с бижутерией, замшевую сумочку, электробритву "Харьков", попутно прихватить пуховый платок-паутинку и бронзового Володю Ульянова — свадебный подарок молодоженам Веснушкиным от профсоюза. Короче, тащила без разбору все интересное и блескучее. Уйти с пустыми карманами — день насмарку.
— Ого! — заглянув в холодильник, Дея выгребла оттуда охотничьи сосиски, свежепривезенные Аликом из рижской командировки — престижного места, где водилось то, чего не водилось в других краях. За такими колбасными изделиями стояла очередь, как в мавзолей! Вот повезло так повезло, можно и когти рвать!
* * *
Грабеж среди бела дня остался безнаказанным, и со всем этим добром Веснушкиным пришлось бы навеки распрощаться, если бы не… Небольшая техническая оплошность: похищенный цыганским народом Володя Ульянов вырвался из-под юбочного плена — и резво поскакал по ступенькам вниз. Навстречу Алику, который поднимался по тем же ступенькам вверх, оживленно обсуждая с тестем Степаном Кузьмичом Бандурой последние новости футбола.
Непоправимая стратегическая ошибка: из абрисов конфигурации Той-Что-Уронила-Володю-Ульянова, распространялся одуряющий колбасный дух, скорость перемещения которого превосходила скорость перемещения бронзового изваяния.
Учуяв неладное, собеседники притормозили. Оборвав беседу на полуслове, смекнули, что, к чему и откуда. Заняв лидирующие позиции, принялись за дело.
Все чувствовали себя страшно неловко. Бронзовому Володеньке было неловко валяться под ногами, но он валялся. Алику Веснушкину было неловко командовать: "Руки вверх!", но он скомандовал. Степану Кузьмичу было неловко сказать: "И юбку тоже!", но он сказал. Залетной красотке было неловко поднимать юбку, но она подняла — и не только юбку, но и блузку.
Великие фламандцы не сыскали бы лучшей натуры! Связка охотничьих сосисок живописным монистом свисала с могучей груди, опоясывала обширную талию и укрывалась под нижним бельем весьма сомнительной чистоты. А на остальной территории цыганского организма чего только не cосредоточилось. Даже шампунь "Кря-кря"! Непостижимо, как эта добыча не брякнулась на лестничный пролет от собственной тяжести. Прекрасно, что воротилась домой.
* * *
Назревал вопрос: почему, расставаясь с награбленным, Дея не подняла гвалт во всю мощь своего неуемного темперамента? Впервые, что ли, словили на горячем? Для особы с жутко запятнанной совестью "Руки вверх" — детский лепет!
Все это так, но кто же командует "Руки вверх" без милицейской фуражки? Нахлобучив оную для прикола, Алик нарушил закон о ношении формы без удостоверения. Но и задержанная не блистала правопослушанием. Вместо того, чтобы честным трудом зарабатывать на горбушку хлеба и стакан воды, занималась хищениями вождей пролетариата и охотничьих сосисок. Хорошо, что у Веснушкиных не было рояля, а то бы и его недосчиталися!
Как видите, милицейская фуражка — отличная вещь и здорово пригодилась. А если кого-то беспокоит, откуда она взялась, то логика присутствует.
Не имея ничего общего с милицией, простой советский инженер Алик Веснушкин неровно дышал к художественной самодеятельности. Вживаясь в роль Анискина в "Деревенском детективе", раздобыл реквизит. Сначала держал его в руке, затем водрузил на голову. Вот почему Дея отошла от границ своего традиционного поведения и вела себя терпимо: в Стране Советов можно пренебречь царской короной, но проигнорировать милицейскую фуражку — символ порядка? Ни в коем разе! Благодаря столь важному головному убору ситуация утряслась без стихийных бедствий. Исчерпав конфликт интересов, стороны разошлись подобру-поздорову.
Что стало с похитительницей, понятно. Такая не постесняется порвать "на бинты" любого, кто посягнет, — если он, конечно, без милицейской фуражки!
Дея помалкивала еще и потому, что под мышкой крепко сжимала чудом не конфискованную сумочку. Чем-то ценным набитую. И снова Дее подфартило. Как по заказу, из ванной послышались отчаянные вопли. Благовоспитанная Любанечка рвалась наружу и неблаговоспитанно орала, как десять базарных торговок сразу.
Мужчины поспешили на выручку.
— Опаньки-и-и! Доця, так это ты впустила в дом цыганку? — удивился Степан Кузьмич, вызволяя поборницу гостеприимства из заточения. "Разве можно разбрасываться охотничьими сосисками? А также электробритвами, фамильными драгоценностями, пуховыми платками… И бронзовыми скульптурами идейного назначения!" — звучало в подтексте.
В это время Алик поспешно расставлял вещи по местам и лихорадочно соображал, что делать с сосисками. Если Любанечка узнает, в каких необычных местах они побывали, ее нервная система такой перегрузки не выдержит! Изречь "Приятного аппетита" — кощунство. Скормить собакам? Стоило везти за тридевять земель деликатес из настоящего мяса, чтобы он завершил свой жизненный путь в собачьей пасти!
Алик накапал жене валерьянки, укутал в плед и загадочно проворковал: "Не ешь ничего, дорогая. Нагуливай аппетит. Мы с твоим папой эксперимент кулинарный проведем!"
— Какой такой эксперимент? — Степан Кузьмич жаждал немедленно приступить к дегустации.
— Наша цель — ликвидация микробов! — втолковывал тестю Алик. — Вы же видели, где были эти сосиски?
— Видел! Видел! И что? Не глядят на такой закусон, не глядят! Его едят и причмокивают! Я сам себе микроб!
— Степан Кузьмич… Может, проварим их в кипятке, запечем в духовке или хотя бы поджарим на сковородке? — Алик пытался уберечь тестя от вероятного пищевого отравления.
— Портить шикарный продукт — ерундистика! — Степан Кузьмич тянулся к прибалтийскому деликатесу, как ребенок к конфете.
Некоторых взрослых невозможно переубедить. Разве что отвлечь.
— Неужели мы не можем устроить небольшой семейный праздник? — тоном воспитателя детского сада сказал Алик, доставая глубокое блюдо. — Используем сосиски как стройматериал. Сосисочный домик не хуже пряничного!
Задействовав свои архитектурные таланты, Алик выложил из сосисочных "поленьев" избушку, назвал ее "Дружба" и хорошенько побрызгал медицинским спиртом для дезинфекции.
— А гори они синим пламенем! — взбодрился Любанечкин папа и поднес к проспиртованной "Дружбе" зажженную спичку. — Туши свет, зятек!
— Вас понял! — Алик сглотнул слюну и выключил электричество. Не для того, чтобы экономить энергию. Просто в полутьме сосиски, сверкающие блестками огня, смотрятся… Вылитые артистки погорелого театра!
Каждая сосиска мечтает принести пользу обществу. Польщенные всеобщим вниманием, члены сосисочного содружества срочно повысили самооценку и возомнили себя примадоннами. Разбрызгивая сок, заискрились-задымились — пусть в кратковременном, но фейерверке. Треск — зажигательный!
Сгорая от любопытства, милицейская фуражка настроилась на пожарные маневры, но Степан Кузьмич поспешил включить свет. Увиденное оправдало возложенные надежды: подрумяненные огнем ритуального очищения, сосиски выглядели еще очаровательнее и привлекательнее.
— М-да-а-а… Рехнуться можно! Работы тут — непочатый край! Ради этого великолепия стоит бросить все мои важные дела! — пребывая под обаянием красавиц-сосисок, Любанечкин папа вышел из образа тестя, который всем тестям — тесть. Вошел в образ большого начальника, который всем начальникам — начальник (руководить складом автомобильных запчастей — не лишь бы что).
Придвинув телефон, товарищ Бандура важным-преважным жестом набрал номер — и усталым-преусталым гласом уведомил свою секретаршу: "Маша, я задерживаюсь. Занят. Неотложные дела в министерстве строительства. Крутитесь без меня!"
Если счесть сосисочную избушку строительным объектом, неотложные дела в "министерстве строительства" требовали незаурядных жевательно-глотательных навыков.
"Дружба" не подвела. Явила мощный эффект вкуса и запаха.
— Мы наш, мы новый мир построим! — с чувством глубокого внутреннего удовлетворения сосиски завершили свой героический путь в желудке великого начальника. При поддержке жареной картошки, полном одобрении томатного сока и безоговорочном содействии рижского черного бальзама "Rīgas Melnais balzams".
Азартно работая челюстями, товарищ Бандура управился с ликвидацией вышеперечисленного, описал последний круг сосиской по майонезу и сплел пальцы обеих рук в замок. Если выложить эту конструкцию на живот и гонять большие пальцы один за другим (по часовой стрелке и против часовой), это весьма стимулирует умственные и руководящие способности.
Вечная классика сосисок — всегда кстати, а уж из рижской командировки, не из рогов-копыт — тем более. Великодушно избавив своих детей от микробов, папаша с трудом добежал до туалета. Засел там до полуночи, а удаляясь восвояси, матерился на всю улицу. Ему не нравились звуки собственной канонады.
Назавтра у этого благородного человека снова забастовал желудок. Любанечка поставила папеньке диагноз "острая диарея". К счастью, Веснушкиным не досталось ни одной сосиски. Родитель все уплел сам, за что и поплатился. Курсируя от унитаза к дивану и обратно, ворчал: "Ну и дети пошли! Перекормили меня, паршивцы!"
* * *
— Какие глупые эти сосиски! — выразила недовольство милицейская фуражка. — Я их спасла и вернула на родину. Они должны были благодарить меня за спасение их жизни, а вместо этого полезли в рот, как последние идиотки!
— Можно подумать, от них что-то зависело. Их все равно сожрал Любанечкин папаша. Покрасовались на прощанье — и баста! — высказался китайский термос в ярких малиново-голубых птичках.
— Цыганка (заметно, что тупая) могла украсть и вещь побогаче! Например, меня! — ядовито-зеленая пластмассовая мыльница пребывала в ужасном настроении. Неказистая и дешевенькая, сражалась бы она за звание первой красавицы, но не светило. Поэтому мыльница воевала за равноправие бронзы и пластмассы. — Бронза — это так тривиально! Зачем тырить какого-то бронзового монстра — пусть даже главного по пролетарским делам? Чем пластмасса хуже? Лично я прекрасно служу гигиене: поддерживаю мыло в борьбе за чистоту!
— "Да здравствует мыло душистое" — обо мне написали! — тут же похвасталось земляничное мыло. — А однажды меня даже съесть хотели. Вместо фруктового мороженого!
— Хотели, да перехотели! Подавились, наверное! Упаси и поМЫЛуй: тобой можно только подавиться и выплюнуть! — нервно хихикнула зубная щетка, обожающая выводить на чистую воду тех, кто попадался на щетину. — Зато я не какой-то там банный тазик. Я предмет индивидуального назначения. У меня мировая слава! Я в "Мойдодыре" воспета! Правда, со всем щеточно-трещоточным коллективом, но факт остается фактом!
Все благополучно воротившиеся на родину, чувствовали себя героями приключения.
— Теперь я знаю, чего стою. Я ценнее злата-серебра! — бордовая чешская брошка заигрывала с флаконом духов "Cеребристый ландыш". — Меня украли вместе со шкатулкой!
— А кого посчитали самым востребованным электроприбором? — победоносно жужжала электробритва "Харьков", коллега холодильника "ЗИЛ". — Меня же не отличишь от кухонного комбайна!
— Лишь бы кого не украдут, но кухонный комбайн — извращение капитализма! Эти барские замашки не нужны советскому человеку! — глубокомысленно вспушился платок-паутинка. — Недавнее ограбление подтвердило, КТО наилучший обогревающий аксессуар! При необходимости я могу заменить даже солнце!
— Держите меня семеро! Солнце нашлось! Единственное светило здесь я! А этот пух, выдранный у ангорской козы, может мнить себя разве что ме-е-ексиканским тушканом, — ехидно прозвенела хрустальная люстра. — Я слишком высоко нахожусь, слишком многое вижу и слишком многое знаю. Все ваши шуры-муры-амуры разгадаю!
Будучи ближайшей подружкой пухового платка, милицейская фуражка фыркнула выразительнее яичницы-глазуньи — соперницы охотничьих сосисок. Но обворожительная люстра всегда брала верх. Возвышенно отметелить противника — талант. Не хухры-мухры.
Роль основного козла отпущения сыграл Володя Ульянов. Ему досталось за всех начальников, вместе взятых.
— Подумаешь, ценность: бронзовый божок! Явился, не запылился! — брызгал энтузиазмом "Тройной" одеколон. — Видали мы таких! Начальники — бесполезное зло! Пока меня производили, каких я только слов не наслушался… Все трудяги-алкоголики желали начальству лопнуть и сдохнуть: оно само втихаря пьет, а им не дает!
Больше всех на бронзового Вову обиделась графиня — фарфоровая рыба-графин — самая спесивая во всем серванте. Она считала сервант своим фамильным имением, а всех остальных — своей челядью. Беспросветно разочарованная безобразным поведением цыганки, не сумевшей распознать истинные культурные ценности, титулованная особа корежилась от злости за себя и за шестерых своих стопочек-рыбят около-графского происхождения. Которых не заметили! Не уделили максимум внимания! Не выудили из глубин зазеркалья и не унесли в мир, полный приключений!
Рыбьей семейке было чем кичиться. На графиню с графинятами не пожалели ни золота, ни кобальта, но не пользоваться всем этим шиком-блеском — спокойнее, чем пользоваться. Щадя самолюбие графского сиятельства, Любанечка с Аликом делали вид, что не пользуются, потому что берегут. Не приведи Бог расколотить.
Маясь бездельем, абсолютно бесполезная красотка требовала поклонения от всех поголовно — непонятно, за какие заслуги. Вова таки повел себя по-свински. Смылся с цыганкой, даже не сказав "прощай", а теперь пялится, как баран на новые ворота. Он даже не понял, какая расчудесная русалка снизошла до него. Пришлось вычеркнуть всемирно известного вождя из первого номера в списке своих поклонников и переставить в третий. После сверхдефицитного китайского термоса и древесного утюга времен детства Аликовой бабушки.
Эти маневры нервировали хрустальную люстру и пластмассовую мыльницу, зато раззадоривали конкуренцию между графиниными женихами. Они носились с рыбным выводком, как курица с яйцом, но неподкупная спесивица знала себе цену.
По идее, на графиню должен был запасть кто-то покруче, но такового в квартире не оказалось. Приходилось строить глазки этому трио, а то и те разбегутся.
— Рыбка моя, выходи за меня! — взывал термос со всеми своими малиново-голубыми птичками.
Не выпуская изо рта пробку, графиня изображала драму аристократки, которую дремучий ширпотреб держит за равную себе простушку.
— Современная навороченная молодежь ничего не понимает в дамах! — будучи не прочь обзавестись такой импозантной барышней, хорохорился древесный утюг. — Я незаменим во всех мужских делах! Я глажу, прекрасно давлю цыплят табака, я великолепный пресс для отбивных! Я полезен при солке капусты!
— А для чего ей это, дряхлый повеса? — не сдавался термос. — Фу, какая проза! Ну и деревенщина! Такой русалке нужны тонкости китайской чайной церемонии, а не квашеная капуста!
— Кто увидел в пучеглазой рыбе русалку? — сплетничал бронзовый Володя Ульянов, отодвинутый на последнее место в графинином списке. — Ее не отличишь от кикиморы! Таких русалок — пруд пруди! Натуральная пустышка! В нее никогда ничего не наливали: ни вина, ни томатного сока, ни самогона!
Разинув круглый красный рот с золотой окантовкой, графиня чертыхалась до посинения. Чем дольше тянулся процесс чертыхания, тем больше она синела, приобретая еще более богатый кобальтовый оттенок. Ощущая сильное беспокойство, стопочки-рыбята окружили графинную мамашу.
— Чем эта многодетная синяя каракатица недовольна? Что ее не скоммуниздили, как младого Ильича? — проявила лидерские качества высокоподвешенная хрустальная люстра. — Подумаешь, владелица родового поместья выискалась! Цаца-шмаца!
— Видали мы таких, перевидали! — высокопоставленная милицейская фуражка тут же дала понять, что передовая рабочая интеллигенция блюдет интересы пролетарских вождей. — Она нужна, как зайцу прорубь! Как обезьяне — пятый хвост! Как серванту — пыль! Как Любанечкиному папаше — пирожок с позапрошлогодним горохом!
— О чем сыр-бор? О женихах фыр-р-р-форовой щуки? — ревнивая натура электробритвы "Харьков" не терпела конкуренции.
— О сплошном надувательстве! — скривилась графиня, имея в виду непостоянство бытия. Невзирая на Вовины сплетни и всеобщее подзуживание, фарфоровая барыня не теряла величия. — Нигде никакого порядку! Сплошные митинги, диверсии… Мне уже дурно от них всех! Каждый со своими фокусами!
— Кого и от чего спасать? — пытаясь символизировать собой порядок, разрывалась на части пластмассовая мыльница.
Спор обещал длиться вечность. Обстановка накалялась. Пламенеющие страсти просились наружу. К удовольствию бронзового Ильича, назревала Великая Квартирно-Вещевая Революция.
Грядущий катаклизм отменила Любанечка. Ей это удалось запросто. Она вошла в комнату и принесла стремянку. Пора вымыть хрустальную люстру!
* * *
А как же виновница всех вышеописанных событий? Радуясь уцелевшей от конфискации сумочке, дочь цыганского народа пулей вылетела из подъезда и направилась в укромный уголок парка. Уселась на скамейку, ласково прижала к сердцу законную добычу. В таких сумочках обычно ерунду не держат. Вот же повезло!
Дея щелкнула застежкой, сумочка легко раскрылась, на колени посыпалось… Что за чертовщина? Случилось большое надувательство — пожалуй, единственное в жизни Деи. Вместо ожидаемых денежных купюр элегантная замша хранила поздравительные открытки к юбилею покойной Розы Алексеевны. А также профсоюзный билет, две кардиограммы и анализ мочи этой незабываемой женщины.
