История уделавшегося apaбчонка
Александр КАЗАРНОВСКИЙ
Стайка черноволосых арабских ребятишек пробежала мимо, скользнув по нашим лицам равнодушными взглядами — ни особой ненависти, ни симпатии или, скажем, какого-то дружелюбия в их глазах не прочитывалось.
— Скажи, Миша, а тебе приходилось… как бы это сказать… общаться с этими детьми? — спросил я своего товарища, жителя Кдумим, который никогда не расставался со своим М-16.
Разговор происходил на тремпиаде возле Кдумим. Машины с синими и белыми номерами носились туда-сюда. Желтых номеров почти не было. День, как когда-то говорили в русской глубинке, пошел на стек. Солнце увязало в ветвях деревьев. Миша молчал, и я уже начал тревожиться, не был ли мой вопрос бестактным. А, с другой стороны, что это я?! Увидел этих симпатяшек с черными макушками, быть может, завтрашних фатховцев или хамасников, вот и спросил ватика и бывалого милуимника.
— Знаешь, — задумчиво начал он свой рассказ. – Дело было в Кирьят-Арбе, вернее, между Кирьят-Арбой и Хевроном. Мы втроем отправились в патруль – Хаим, Шай и я. Едем мимо их деревни, и метров за пятьсот до поворота на Маарат-Махпела — там еще акация такая раскидистая растет – вот из-за нее выскакивает пацаненок, вроде этих, — он ткнул пальцем в сторону, куда побежали мальчишки, а я напрягся, предчувствуя неожиданный сюжетный поворот, — и кидает камень в нашу машину. Ехали мы не на скорости, да еще впереди поворот, так что особо не разгонишься. Короче, камушек стекла не пробил, хотя паутина трещин поползла знатная. Шай взъерепенился: "Ща я ему уши надеру!" Выскакивает из машины – и к пацану. Тот как-то бочком отходит к акации. Мы с Хаимом чувствуем недоброе, хватаем автоматы – и к ним! И точно: из-за акации выскакивает здоровый такой ублюдок и Шаю нашему перо в бок. Это было перед самым Осло – Рабин не успел еще облагодетельствовать арабов автоматами. Ножами, бедняжки, обходились. Ну, вот этот обошелся ножом и бежать. А мальчишка – за ним. Мы не можем стрелять, боимся, что в пацана попадем. Хаим – у него ноги длинные — прыжками за ними. Хватает пацана за шиворот, я вызываю к Шаю армейский амбуланс, а он лежит, бормочет "Эйн давар! Эйн давар!" – ни дать, ни взять Трумпельдор! – да рану рукой зажимает, из которой кровь так и хлещет. А тот сукин сын-то братом маленьким прикрылся, сволочь!
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
— Братом?
— Ну да! Явно братья – у нашего-то пленника мордаха точь-в-точь, как у старшего, только уменьшенный вариант. Короче, берем мы его к нам в машину". А тут и амбуланс подъезжает. Забрали они нашего Шая, и двинулись мы назад в Кирьят-Арбу, в полицию. Едем – я, Хаим и мальчонка…
— А сколько мальчонке?
— Ну, на вид лет десять, а так – черт его знает, у них ведь девяносто процентов — нищета в семьях, так те заморыши. А десять процентов сосут соки из своих соплеменников и живут так, как жителям Кесарии не снилось. Впрочем, эти вряд ли своих детишек пошлют на шоссе камни кидать… "Ладно, — думаю, — никуда братишка твой не денется". И спрашиваю пацана: "Это твой брат был?" Молчит, гаденыш! Спрашиваю: "Как его зовут-то хоть?!" Молчит. Тут я как рявкну: "Отвечай!" А он мне: "На иврите не понимаю". Видно, что врет. "Ах, не понимаешь? – думаю. — Ну, у меня живо поймешь!" Короче, подъезжаем мы к полицейскому управлению, я хватаю пацана за запястье, а оно тонюсенькое-тонюсенькое, наручник не наденешь – выскользнет. Выволакиваю из машины, сучонок пытается вырваться, но куда ему – у меня же руки-клещи. Тащу в здание — упирается! "Ничего, — думаю, – сейчас ты у меня расколешься! Хана твоему брательнику!" Тут как раз и Хаим подоспел, схватил его за другую руку. Короче, знаешь, как папа с мамой за обе руки дитя свое несут, а оно улыбается? Вот и мы с Хаимом. Только у нас дитя не улыбалось, а открыто ржало над нами – знало, что мы пальцем его не тронем. Вот это меня и добило! Короче, вошли мы в здание полиции, дверь за собой захлопнули, тащим его по лестнице, и я говорю Хаиму – на иврите, разумеется: "Не торопись! Сейчас наверх поднимемся, там его и прикончим". Парнишка дернулся. Ага! Значит, понял! А Хаим с испугом на меня смотрит, мол, не иначе, я умом тронулся. Я изо всех сил подмигиваю. Как там в "Каменном госте"? "Что, что ты врешь? – Молчите, я нарочно!" "Патронов у тебя, — спрашиваю, — хватит?" "Хватит", — буркнул Хаим. "Ну и славно, — говорю. — А тело мы в чулане спрячем!" И вдруг резко – прямо в ноздри – ударил запах. Опускаю глаза, встречаюсь с пацаном взглядом, а в нем такой ужас и такая тоска! Смотрю ниже, а на ступеньках жижица коричневая из его штанин натекла. Не выдержал наш арабчонок, обделался со страху.
В этот момент подъехала машина .
— В Карней-Шомрон, — пробормотала высунувшаяся кудлатая голова с бородой и пейсами в огромной вязаной кипе.
— Счастливого пути! – крикнул я, давая понять, что туда нам как раз не надо.
Миша молчал. Я обернулся и – мне показалось… Да нет, не может быть, чтобы у такого матерого мужика и вдруг в глазах слезы!
— Ну и?.. — начал я.
— Что "ну и"? – вдруг с раздражением переспросил он.
— Что с парнем дальше было?
— С парнем? Понятия не имею!
— То есть?
— Отпустили мы его. Вывели за ворота и отпустили.
— А вы?
— А что мы?! Хаим разрыдался и весь в соплях побежал к психологам, а я… Я три месяца по ночам почти не спал. Как глаза закрою, так зрачки эти передо мною, полные ужаса и тоски. И запаха цветов не чувствовал – все вонь мерещилась.
— А что с Шаем?
— Выжил Шай!
— Террориста хоть поймали?
Миша не ответил. Он смотрел поверх машин, поверх строений бензоколонки, поверх верхушек деревьев и видел там что-то, чего я, боюсь и надеюсь, никогда в жизни не увижу.
"Новости недели"
