Дышать было почти невозможно

Что рассказывают израильские мариупольцы

Александр КАЗАРНОВСКИЙ

 

— Так ты из Мариуполя? – спросил я Лариона Раевского, девятиклассника из группы, которой сегодня впервые давал урок. – И под бомбежками побывал?

— Побывал, — отвечал он с каким-то вызовом.

— Ну и как?

— Да нормально. Креативненько.

Похоже, многие уже до меня доставали парня своим сочувствием.

— Здорово! – восхитился я неведомо чем.

Такая вот неожиданная моя реакция спровоцировала Ларика на неожиданную, возможно, для него самого откровенность.

— Я на эту тему эссе писал, — вдруг добавил он.

Прежде чем вы прочитаете это эссе, маленькое пояснение: "Ашгаха пратит" – в переводе с иврита "Божественное провидение", то есть личное наблюдение Творца, Его персональный надзор.

Итак, эссе на тему "Ашгаха пратит":

"Она началась в феврале 2022; в первые дни было тяжело. Дальше я смог приспособиться. Стоя на доме, я увидел взрыв, а дальше была взрывная волна. Расстояние было примерно 5 км, но взрывной волной меня чуть не сдуло с крыши. А еще, когда я набирал воду для всего дома в 200-литровую бочку двумя пятилитровыми баклажками, рядом пролетал самолёт и сбросил бомбу на завод, который был в метрах 100 от меня, и взрывная волна была настолько сильная, что машину качнуло, а я был возле родника — это было метров 20 вниз. Там был спуск, и меня не тронуло.

Каждый день я мог наблюдать штурм моего родного города. Страшно было, когда запускали с "Града". В соседний дом попала ракета, и разорвало гараж и половину дома. Это была лишь одна ракета, а взрывы были каждые 10 секунд минимум. Каждая ночь была с красным небом и запахом гари в воздухе. Дальше возле города подожгли поле с камышами. Все небо было черного цвета, и дышать было почти невозможно. Каждый день казался там просто вечностью. Я смог найти источник заработка в городе, где не осталось ничего. Выжил при попадании снаряда в 5 шагах от меня. Смог выжить там, а это уже чудо.

Дальше — хватило денег на все, что нужно. То, что семью выпустили за границу. И то, что в Польше мне помогли. И то, что я попал в такую страну, где помогли найти место жительства, тоже вполне чудо. И то, что попал в такую школу, можно считать за Божественное провидение".

Вот какой юный мудрец оказался у меня в учениках! С таким общаться – просто наслаждение!

— Ларик, сколько всего дней ты провел в Мариуполе под российскими ракетами?

— Дней двадцать. Только не под ракетами, а под снарядами. Нас в основном артиллерия обстреливала. Ну, и с самолетов бомбили – не без того.

— А солдат российских видел?

— Конечно. Мы уже уезжали из-под оккупантов.

— Ну и как они? Зверствуют? — спрашиваю, представляя себе русских кем-то вроде хамасовцев.

— Да нет… Помню один офицер все ходил по нашей улице между домов и спрашивал какую-то семью. Называл фамилию, говорил, что родственники. Просил сообщить ему адрес. Но никто таких не знал. Или знали, но говорить не хотели.

— Может, думали, он врет, что родственники, а на самом деле хочет задержать их?

— Все может быть.

Я вспоминаю рассказ другого моего ученика о том, как русские солдаты зашли к ним на участок, попросились пустить их отдохнуть. Полежали на травке, сказали "спасибо" и ушли.

— Скажи, Ларик, а среди твоих знакомых кто-нибудь погиб?

— Одноклассники. От бомбежек.

— Близкие друзья? — участливо спрашиваю.

— Нет, просто знакомые. Одну только девочку хорошо знал. Ранена была. – И, будто продолжая тему , сообщает: — А 2 марта выключили воду, газ, связь вообще пропала! Люди перестали ходить на работу.  Электростанцию взорвали.

— Кто взорвал?

— Да россияне! С самолета. Драмтеатр разбомбили – в нем семьсот человек погибли – дети и взрослые. На нем было написано огромными буквами: "ДЕТИ" Так вот, несмотря на это, а может быть, именно поэтому…

— Слышал об этом. А еще, кажется, у вас роддом разбомбили… Или это не у вас, а в другом городе.

— У нас, у нас! Роддом номер три.

— Ну, может, хоть это случайно, не сознательно? – предполагаю я.

— Сознательно! — твердо говорит он. — И бомбоубежища в самом начале обстрелов разбомбили!

— Думаешь, прицельно?

Пожимает плечами.

— Россию, небось, в Мариуполе все ненавидят?

— Поначалу все ненавидели…

— А потом что?

— А потом… Потом осталось тысяч семьдесят из семисот. Ну, у этих уже не было выбора.

— Скажи, Ларик, что в твоей жизни во время войны было самое страшное?

Мальчик на секунду задумывается.

— Да пожалуй, когда я за соляркой на заправочную станцию бегал. Стою с ведром на крыше. Вижу самолет — и взрыв! Меня тогда волной чуть с этой крыши не сдуло. А дальше – метров на двести вверх – дым, пыль, куча всего. Я потом вот этот осколок нашел!

Он показывает мне фото осколка. Ничего себе железка, солидная, с ладонь величиной. Такой шарахнет – врач не потребуется. А ведь шарахало!

— Ларик, а при тебе погибал кто-нибудь?

— Не-а… Но когда оголодали…

— Сильно голодали?

— Пипец как! И мы пошли в разбомбленный торговый центр поискать чего-нибудь поесть – вот тогда да. И запах трупов чувствовали, и мертвых видели.

— Сколько времени ты прожил в этом кошмаре?

— Считайте, три недели. Мы ведь из Мариуполя 20 марта выехали. Через фронт ехали.

— Страшно было?

— Да нет, смирился.

— А опасно?

— Можно и так сказать. Ведь ни много, ни мало – сорок блокпостов проехали. Главное, на служебной машине ехали. А это строжайше запрещено.

— И нигде вас не засекли?

— Засекли в одном месте. Но там один русский нас спас. Сказал, что машина частная. И нас пропустили.

— Ты тут сказал, что креативненько было. И когда же ты почувствовал это "креативненько"?

Ларик впервые за нашу беседу улыбается.

— А когда вырвался, когда своих встретил!

Вот здесь я и хотел на "позитивной" ноте закончить очерк, на тот момент безымянный. Но на следующий день встретил еще одного мариупольца, друга и одноклассника Ларика – Глеба Митрофанова.

На вопрос о самом страшном Глеб рассказал следующее:

— У нас под домом было убежище. Когда началась бомбежка, дедушка туда спустился и задохнулся.

— Умер?

— Ну да!

Вот тогда и родилось название этого очерка. Из которого стоило бы убрать слово "почти".

"Новости недели"

Слезы солнца